Древняя поэзия

Средневековая европейская поэзия

Поэзия востока

Европейская классическая поэзия

Древнерусская поэзия

Поэзия пушкинского времени

Русские поэты конца девятнадцатого века

Русские поэты начала 20 века

Поэзия военной поры

Шестидесятники и поэты конца социалистической эпохи

Поэтическая трибуна

 

КУРТУАЗНАЯ ПОВЕСТЬ И РОМАН
Кретьен де Труа. 

 

        Кретьен де Труа (вторая половина XII в.) - виднейший французский куртуазный эпик, создатель так называемого артуровского романа. Был, видимо, связан с дворами графини Марии Шампанской и графа Филиппа Фландрского. Испробовал свои силы в различных поэтических жанрах (житие святого, лирика, пересказы Овидия), однако наибольшего мастерства достиг в жанре куртуазного рыцарского романа. Еще в молодости он написал роман о Тристане (но дошедший до нас), за которым последовал ряд других романов («Эрек и Энида», «Клижес», «Ланселот, или Рыцарь Телеги», «Ивен, иди Рыцарь Льва», «Персеваль, или Повесть о Граале»), относящихся к лучшим образцам европейского куртуазного эпоса. Используя бретонские сказания (о короле Артуре и его паладинах), Кретьен, в отличие от Марии Французской, далеко отходит от их фольклорной основы. Под пером Кретьена король, Артур из незначительного кельтского князька превращается в могущественного властелина необъятной феодальной державы. При его дворе царят самые утонченные куртуазные обычая и нравы. Сюда стекаются храбрые рыцари со всех концов земли. Здесь они служат прекрасным дамам, участвуют в турнирах и празднествах; отсюда они отправляются на поиски рыцарских приключений. Кретьен стремится поэтизировать мир феодально-рыцарских отношений. Он изображает только его блестящую, парадную сторону, вовсе умалчивая о многочисленных преступлениях этого мира, державшегося на крови и насилии. Зато все нарядное, праздничное, великолепное находит в лице Кретьена своего выдающегося живописца. В прихотливые, нарядные узоры складываются такие излюбленные Кретьеном сказочные образы и мотивы (феи, волшебные источники, подводные замки, благодарные львы и т. п.), превращающие рыцарский мир в некую куртуазную феерию. Но Кретьен отнюдь не замыкается в этом очень условном фантастическом мире. В сущности, у него довольно трезвый ум и наблюдательный глаз. Его прежде всего занимают вполне реальные житейские проблемы (об обязанностях рыцаря в семье и общество, о любви и куртуазии и пр.), и в связи с этим романы Кретьена имеют обычно проблемный характер. Все остальное, как, например, занимательные рыцарские приключения или сказочная фантастика, играет лишь подсобную роль. При этом Кретьен обнаруживает интерес к переживаниям личности и незаурядный аналитический дар при изображении этих переживаний. Достаточно показателен в этом отношении приводимый ниже эпизод из романа «Ивен, или Рыцарь Льва («Jvain ou Ie chevalier au lion», около 1175), в котором Кретьен стремится раскрыть противоречия человеческого чувства, проследив, как из ненависти рождается любовь. Романы Кретьена имели большой успех и вызвали множество подражаний. Их успеху в немалой степени способствовало выдающееся поэтическое мастерство Кретьена (богатый, точный и гибкий язык, искусство диалога, виртуозное стихосложение) 

      Приводимому отрывку предшествует следующее событие. При дворе короля Артура становится известным, что в Бросолиандском лесу есть волшебный источник, украшенный мрамором и самоцветами. Если из этого источника зачерпнуть воду и вылить ее, то мгновенно поднимается страшная буря, а затем появляется черный рыцарь, вызывающий на поединок каждого, кто осмеливается нарушить покой леса. Один из рыцарей короля Артура, Ивен, отправляется к источнику, бьется с черным рыцарем, смертельно ранит его, а затем проникает в его замок. Однако ворота замка захлопываются за Ивеном, и он становится пленником молодой вдовы Лодивы, супруга которой он только что убил.

 . . . . . . . . . . . . . . .

В могилу мертвеца зарыли,
И разошлись во все концы
Бароны, рыцари, писцы
И дамы. Лишь вдова-супруга
Осталась на могиле друга.
Безумной горести полна,
Терзала грудь свою она,
Ломая руки. И в печали
Уста по требнику читали
Псалмов серебряную вязь.
А сир Ивен, в окне склонясь,
Чем больше дамой любовался,
Тем ею более пленялся,
В нее влюблялся тем сильней.
Хотел поговорить он с ней
И ждал, чтоб плакать перестала
И чтоб псалмы читать устала:
В его душе любовный пыл
Желанье это пробудил,
Но думал он, что страстью
нежной
Томиться будет безнадежно,
Мечту напрасную тая.
Терзался он: «Безумец я,
Стремлюсь к любви
недостижимой...
Ведь мной убит ее любимый
Супруг — ужель простит она?
Нет, гнева правого полна,
Сейчас лишь может ненавидеть
Того, кто смел ее обидеть.
Но я сказал «сейчас»—и прав:
Ведь переменчив женский нрав.
Печаль, что нынче сердце
гложет,
Со временем пройдет, быть
может.
О да, тоска пройдет потом —
Безумье сомневаться в том!
Бог обратит в весну ненастье,
И я вверяюсь дивной власти,
Коль хочет этого любовь.
Любви вовек не прекословь:
Иль ты ее покорный пленник,
Иль вероломный ты
изменник,—
Тогда, клянусь (и всяк мне
верь),
Тебе закрыта к счастью дверь.
Но я — я верен ей, волшебной:
Люблю, хоть дама мне
враждебна.
Врагом ей стать и не
страдать —
Не значит ли Любовь предать?
Да, я люблю, Любви покорен,
И, так как в страсти я упорен,
Из уст ее услышу «друг».
Но нет!.. Убит ее супруг,
Она во мне убийцу видит
И справедливо ненавидит...
Но разве я и впрямь ей враг?
Я друг ее, да, это так!
Я мук таких не ведал
страстных:
Мне жаль ее волос прекрасных,
Что ярче золота блестят,—
Тоска и грусть меня томят,
Когда она их рвет в безумье.
Я полон горького раздумья,
Когда, безмерен и глубок,
Из глаз ее течет поток,
Струятся слезы дни и ночи...
И все ж моей любимой очи
Прекрасны — лучших в мире
нет.
Их слезы мне затмили свет...
Меня не столь бы огорчали
Ее рыданья, но в печали
Терзает все лицо она,
А в чем же, в чем его вина?
Я тоньше черт, свежее кожи
Не видел никогда, мой боже!
Мне больно, не могу вздохнуть,
Когда она, сжимая грудь,
Ее терзает, не жалея,
А грудь, прелестная лилея,
Блестит, как перлы, как
хрусталь...
Какая буйная печаль!
Мой бог, зачем безумства эти?
Ведь рук ее нет краше в свете,
Зачем же их ногтями рвать
И, в грудь вонзая, изнывать?
Как в радости она прекрасна,
Раз так мила в печали
страстной!
Да, я клянусь,— ее черты
Таят безмерность красоты!
То истина, а не химера:
Превзойдена природой мера!
Иль без природы обошлось?
Откуда ж это все взялось?
Ах, совершенство форм такое
Бог создал собственной рукою,
Чтоб поразить природу им,
Природа ж мастерством своим,
Пускай бы напрягла все силы—
Не повторила б образ милый.
А если б вздумал сам творец
Создать такой же образец,
То повторить свое созданье
И он бы не был в состоянье».
Так думал сир Ивен о той,
Что страстной мучилась тоской.
Мне не могло б вовек и сниться,
Чтоб тот, кто заточен в темнице,
Как сир Ивен, и головой
Мог заплатить за подвиг свой,
Любил безумною любовью,
Что он не смел ни вылить
в слове,
Ни даже выразить письмом.
Так он стоял перед окном,
А дама между тем вернулась,
И вновь двойная дверь
замкнулась
За нею на двойной замок.
Другой бы пленник изнемог
И страстно рвался б из неволи
На свет к былой свободной доле,
Но рыцарю равно теперь,
Открыта иль закрыта дверь.
Он не ушел бы на свободу,
Хоть не было б преград
к уходу,
Хоть и позволила б ему
Вдова уйти, забыв тюрьму,
Его б на волю отпустила
И мужа смерть ему простила:
Он в этот день был с двух сторон
Стыдом и страстью осажден.
Ждал рыцаря позор за дверью,
И потерял бы он доверье
К тому, что подвиг им свершен.
Вдобавок был бы оп лишен
И лицезрения прекрасной —
Одной надежды в муке
страстной.
Вот чем ему мила тюрьма,
Желанней воли смерть сама!
Меж тем, к нему придя, девица
Утешить рыцаря стремится,
Развлечь и принести в тюрьму
Все то, что нравится ему,
Чего он только пожелает.
Но страстью рыцарь так
пылает,
Что он рассеян и угрюм...
«Чем, сир Ивен, ваш занят ум?»
Девица рыцаря спросила.
Ответил он, исполнен пыла:
«Приятной мыслью».— «О мой бог,
Кто б этому поверить мог?
Ведь смерти радоваться
странно,
Иль смерть, мессир, вам так
желанна?»
«Нет,— он сказал,— мой
нежный друг,
Я не хочу погибнуть вдруг,
Но что я видел, бесконечно
Мне нравится и будет вечно
Приятно сердцу моему».
— «Довольно, сир, я все
пойму,—
Ему девица отвечала,—
Не так глупа я, хоть молчала,
Не так безумна, чтоб не знать
Того, что вас должно пленять.
Но следуйте сейчас за мною:
Я мыслью занята одною —
Как вывести из этих стон
Вас нынче ль, завтра ль, сир
Ивен,
Да, я избавлю вас от плена,
Лишь следуйте за мной
мгновенно».
Но он ответил: «Верьте мне,
В ночной не выйду тишине
Я, крадучись, подобно вору:
Нет, в раннюю уйду я пору.
Когда толпа шумит волной,
Достойней мне, чем в час
ночной,
Отсюда будет удалиться».
И он пошел вслед за девицей
К ной в комнатушку, где она,
Бретонских доблестей полна,
Ему усердно послужила,
На стол все мигом положила,
В чем рыцарю была нужда,
И вспомнила она тогда
Слова его недавней речи:
Он говорил о некой встрече,
Весьма приятной для него,
В тот самый час, когда его
Искали, чтоб казнить. Девица
Решила к даме обратиться:
Вопрос был важен, спору нет,
Но так как даме много лет
Она была служанкой верной,
То госпожу в тоске безмерной
Утешить вздумала она.
Люнетта, рвения полна,
Сказала: «Госпожа, ужели
Вы мужа воскресить хотели?
Зачем в безумье ночью, днем
Вы убиваетесь по нем?
Ведь этим не вернуть супруга!»
«Ах,— дама ей в ответ,— без
друга
Не жить хочу, а умереть!»
«Зачем?»— «Чтоб с мужем быть
и впредь».
«С ним быть? Но упаси вас
боже!
Делить вам с новым мужем
ложе,
И будет столь же он хорош».
«Твои слова — прямая ложь:
И богу не найти такого».
«Ах, лучшего, даю вам слово,
Клянусь, господь вам даст его!»
«Молчи — нет лучше никого!»
«Он есть, осмелюсь вас уверить.
Вы это можете проверить:
Кто б ваш прекрасный край сейчас
От короля Артура спас?
А он придет спустя педелю
К источнику со страшной целью.
От девы дикой вам давно
Предупреждение дано:
Она вам обо всем писала,
Но, видно, этого вам мало...
О, госпожа, пора решать,
Как свой источник защищать,
А вы без счета слезы льете,
Пути к спасенью не найдете,
Хоть времени нельзя терять..,
Я не устану повторять:
Не стоит ни один ваш рыцарь
Любой прислужницы-девицы;
В беде он, госпожа моя,
Щита не схватит и копья.
У вас трусливых есть немало,
Но нет ни одного, пожалуй,
Что смело вскочит па коня,
И войско короля в два дня
Возьмет в сраженье верх над
нами».
Хоть, без сомненья, ясно даме,
Что девы справедлив совет,
Но все ж прислужнице в ответ
Она в безумии обычном,
Почти всем женщинам
привычном,
Что заставляет их всегда
«Нет» говорить, а думать
«да»,—
Кричит: «Оставь меня в покое!
Посмей еще сказать такое,—
Получишь взбучку от меня,
Твоя несносна болтовня!»
«Ах, госпожа, мне это ясно:
Дать женщине совет опасно,-—
Струну сердечную задев,
Он вызывает только гнев».
Оставила Люнетта даму.
Но тут пришло на ум упрямой,
Что неправа она была:
Люнетта ей сказать могла,
Кто был тот неизвестный
рыцарь,
Что мог достоинством
сравниться
С сеньором, превзойти его,
Но не сказала, оттого
Что госпожа ей запретила.
Она б Люнетту возвратила,
Но вскоре та сама пришла
И без обид, не помня зла,
Вновь приступила к
убежденью;
«О, госпожа, прошу прощенья,
Нельзя же так терзать себя:
Свое достоинство губя,
Вся отдаетесь вы печали,
А знатной госпоже едва ли
К лицу столь сильная печаль.
Смиритесь же! Иль вам не жаль
Ни знатности своей, ни чести?
Ужель с сеньором вашим
вместе
Погибла доблесть мира? Нет!
Еще насчитывает свет
Таких же сотни, согни лучших».
«Коль ты не лжешь, господь
научит
Меня. Но назови того,
Хотя бы только одного,
Кто с мужем в доблести
сравнится».
«Боюсь, вы будете сердиться
И, дерзость новую кляня,
Возненавидите меня».
«О нет, даю тебе я слово!»
«Счастливой станете вы снова,
Вернется к вам любовь опять,
Коль вы ей захотите внять,—
Пришелся б только вам по
нраву
Тот рыцарь, я ж могу но нраву
Все вам сказать: никто сейчас
Не видит и не слышит нас.
Пусть это дерзость — все
открою!
На бой выходят два героя.
Коль победит один из них,
Кого, скажите, из двоих
Храбрейшим назвали б вы
сами?
Я — победителя, и знамя,
Как приз, вручила бы ему».
«Так говоришь ты потому,
Что ловишь госпожу на слове».
«Божественной клянусь
любовью,
Вы знаете, что я права
И что не лгут мои слова:
Хотите вы иль не хотите,
А доблестнее победитель,
Что сира одолел в бою,
Проследовал в его краю
И осадил в его же доме».
Но молвит госпожа в истоме:
«Я слышу глупости одни.
Прочь мысли гнусные гони!
Ах, ты безумна и несносна,
Ступай же вон, пока не поздно!
Ко мне ты с этим не ходи,
Речей о ном по заводи!»
«О, госпожа, я угадала,
Что вам не угожу нимало,
И вас предупредила я,
Но, гнев суровый затая,
Вы обещали не сердиться,
И, право, это не годится,
Что, обещанья не сдержав,
Сорвали вы на мне свой нрав
И все у нас пошло сначала...
Уж лучше бы я промолчала!»
Тут девушка ушла в придел,
Где сир Ивен один сидел.
Она его развлечь хотела,
Но удручен был рыцарь смелый,
Что даму не увидит он.
Ведь рьщарь не был посвящен
В то, что задумала Люнетта.
Меж тем до самого рассвета
С собою спорит госпожа:
Своим владеньем дорожа,
Спасти источник хочет страстно,
Раскаиваясь, что напрасно
Бранила девушку она,—
Ведь ей Люнетта так верна!
Достойны полного доверья
Ее слова о кавалере:
Не любит девушка его,
Не ждет в награду ничего,
Ей дама рыцаря дороже,
Она ее предать не может,
Обречь не хочет на позор —
Не лжет Люнетты чистый взор.
Так дама сразу изменилась,
Переложила гнев на милость
И размышляла все нежней
О деве, что служила ей.
И рыцаря она простила,
Его уже не находила
Виновным в совершенье зла,
И оправдание нашла,
И в спор вступила с ним,
краснея,
Так, словно был он перед нею.
Ее допрос был очень строг:
«Ужель ты отрицать бы мог,
Что моего убил сеньора?»
А он в ответ: «Убил, без спора,
Я признаюсь».—«За что ж убил,
За что меня ты погубил?
Из ненависти иль из мести?»
«Пускай умру на этом месте,
Коль повредить хотел я вам!»
«Но если так, обоим нам
Ты вовсе не желал дурного:
И он не сделал бы иного,
Когда бы мог. Как погляжу,
Я верно обо всем сужу».
Так, убедив себя лукаво,
Она нашла и смысл и право
На милость ненависть сменить,
Искусную сплетая нить
Из ей угодных рассуждений,
И вспыхнула в одно мгновенье,
Как тлеющая головня,
Что пышет жаром без огня.
Когда б сейчас пришла девица,
Она могла б всего добиться,
Хоть, неудачу потерпев,
До сих пор вызывала гнев.


И утром вновь она явилась,
И проповедь возобновилась,
Что раньше дева начала.
А дама, не подняв чела,
Но, ощущая сожаленье,
Себе призналась, к удивленью,
Что неправа была. Просить
Прощенья хочет и спросить,
Кто рыцарь и какого рода,
Как женская велит природа.
Сказала дама: «Я у вас
Прошу прощения сейчас
За гордость и за оскорбленья,
Что я в безумье, к сожаленью,
Вам нанесла. Я отдаю
Отныне вам судьбу мою.
Но рыцарь — кто он и какого
Происхожденья? Я готова,
Коль мы с ним оба одного
Сословья, выйти за того,
О ком вы просите: для края
Сеньора в нем я избираю.
Но это надо сделать так,
Чтоб осудить меня за брак
Никто но смел, сказав: «Убийцу
Взяла себе в мужья вдовица!»
«Так не случится, видит бог,
Никто б сравниться с ним не мог
В потомстве Авеля едва ли
Прекрасней и храбрей бывали».
— «Скажи мне имя».— «Сир
Ивеи».—
«Не посрамит он этих стен:
Ведь благороден, несомненно,
Наследник короля Урьена».
«Мадам, вы правы, как всегда».
«Когда ж прибудет он сюда?»
«Спустя пять дней!» — «Но долго
это!
Поздней, чем завтра до рассвета,
Не в силах дожидаться я!»
«Так быстро, госпожа моя,
Не может долететь и птица.
Но мальчуган один помчится
К нему и завтра ввечеру
Прибудет, верно, ко двору
Артура — он ездок прекрасный,
И лучшего искать напрасно -—
Никто бы раньше быть не мог»,
«Ах, это слишком долгий срок!
Дни так длинны!.. Пусть
обернется
Быстрей и завтра же вернется,
Пускай пришпорит он коня,
И не нужны ему два дня:
В один доскачет, коль захочет,
Луна выходит нынче ночью,
Так в день пусть ночь он превратит.
Когда ж обратно прилетит,
Что хочет,— все получит
смелый».
«Мне предоставьте это дело,
И будет здесь в трехдневный
срок
Сам кавалер у ваших йог.
Пока ж людей вы созовите —
Подумать вместе о защите
Источника,— ведь нападет
На нас король, когда придет.
Спросите, кто желает честно
Источник защищать чудесный.
Клянусь я,— рыцарь ни один
Не выступит, ни паладин.
Тут напрямик скажите свите,
Что выйти замуж вы хотите,
Что рыцарь доблестный у вас
Просил руки, но вы отказ
Пошлете, если несогласны
Они на брак. И так как ясно,
Что в малодушии своем
Они мечтают лишь о том,
Как от забот освободиться,
Жить в праздности и не
трудиться,
То будет каждый браку рад
И все вас возблагодарят.
Кто собственной боится тени,—
Стремится избегать сражений.
Игра забрала и копья
Для трусов, госпожа моя,—
Игра плохая». Молвит дама:
«Согласна я, скажу вам прямо,
С сужденьем вашего ума,
Я так же думаю сама.
План этот выполним мы точно.
Но что ж вы здесь стоите? Срочно
Вам надо действовать сейчас,
Идите, умоляю вас!
Я ж созову к себе мой двор».
Так был закончен разговор.
И, сделав вид, что шлет
мгновенно
Гонца в страну мессир Ивена,
Следит девица, чтобы он
Был чисто вымыт, надушен,
Причесан, и велит прекрасный
Сшить плащ ему пурпурно-красный
И чтоб подпушкой плащ имел
Мех белки, где белеет мел
.
Ей ничего не жаль для друга:
Вот пряжкой золотою туго
Заколот плащ. А кошелек
Расшит камнями, чтоб привлек
К себе любовь и милость
рыцарь,
Из ткани дорогой струится
Широкий пояс вниз. Когда
Люнетта даму без труда
Уверила, что это дело
Провел гонец весьма умело,
«Какую же принес он весть?» —
Спросила дама. «Рыцарь здесь».
«Как? Прибыл он? Ему скажи
ты,—
Пускай, пока я здесь без свиты,
Придет немедля. И потом
Следи, чтоб были мы втроем —
Четвертый гость меня пугает».
Люнетта тотчас убегает
От дамы к гостю своему,
Но все ж не выдает ему
Она ни взором, ни словами
Удачи, говоря, что даме
Известно, кем он спрятан был,
Что гнев прекрасной не остыл.
«Теперь мне незачем таиться,—
Раз дама все узнала, рыцарь,
Что до сегодняшнего дня
Хранили в тайне мы. Меня
Бранит она за преступленье,
Но все ж дала мне позволенье
Вас привести к ней, обещав,
Что не сорвет па вас свой нрав.
Не сделает, я полагаю,
Она вам зла. Но, не пугая,
Хочу предупредить я все ж
(Сейчас была б изменой ложь),
Что в даме этой вы найдете
Тюрьму для сердца и для
плоти!»
«Ну что ж,— сказал он,—
я приму
Такие цепи и тюрьму,—
Я в плен ее попасть мечтаю!»
«Исполнится мечта святая —
Я в этом руку вам даю.
Но просьбу помните мою:
Так скромно вы себя держите,
Чтоб стали крепкой цепью нити,
Которые вас свяжут с ней:
Надеюсь, что ярма страшней
Вам нечего бояться, право».
То утешая, то лукаво
Пугая рыцаря, она,
В речах шутливых неясна,
Ему твердила о темнице,
Где будет он в цепях
томиться,—
Слова ж таили мысль одну:
Кто любит, тот всегда в плену.
И за руку мессир Ивена
Люнетта вводит в сокровенный
Покой, где сира дама ждет.
Он думает — его приход
Желанным даме быть не может,
И смутный страх его тревожит.
На красном бархате она
В молчании сидит одна.
И рыцаря безмолвье это,
Взамен учтивого привета,
К порогу приковало: он
Еще сильное был смущен
И заподозрил на мгновенье
Лишетту верную в измене,
Тут, чтоб молчание пресечь,
Люнетта начинает речь:
«Возьмут пятьсот чертей
и дьявол
Пусть душу той, кто против
правил,
Хоть не желая даме зла,
К ней рыцаря в покой ввела!
Ведь словом он не разрешился,
Как будто языка лишился...»
«Растерянный и глупый вид,—
Она шепнула,— вам вредит.
Ну, подойдите же, упрямый,
Поверьте мне, не съест вас
дама!
Эскладос Рыжий—муж ее,
Убитый вами. У нее
Просите же скорей прощенья,
Я умолю, чтоб вместо мщенья
Она простила вас». И он,
Преодолев свой страх, влюблен,
Упал пред дамой на колени
И к ней вознес свои моленья»
«Я не прошу, о госпожа,
Прощенья,— нет, но, вам служа,
Любую кару, не пощаду,
От вас приму я, как награду!»
«Да, сир? А вдруг я вас убью?»
«Благодарю за смерть мою—
Ответа я не дам иного».
«По странно мне, даю вам
слово»
Вы власть над вашею судьбой
Вручить готовы мне одной,
Хоть я об этом не просила».
«О госпожа, какая сила
Могущественней той, что мне
Велит покорным быть вполне.
Желанью вашему! Поверьте,
Хотя я невиновен в смерти,
Но если б воскрешать я мог,
То был бы муж у ваших ног».
«Как,—молвит дама,—
невиновны?
Вы так сказали это, словно
В убийстве вашей нет вины:
Вы это доказать должны!»
«Но сами, госпожа, скатайте,
Какая же вина в защите?
Ну, разве же преступник тот,
Кто, отражая смерть, убьет
Противника, что в исступленье
Напал? И в чем тут
преступленье?»
«Вы правы—да, вины здесь нет.
К тому ж я не исправлю бед
Тем, что сейчас предам вас
казни.
Но вы признайтесь без боязни,
Откуда сила та взялась,
Что нынче заставляет вас
Во всем моей предаться воле?
Я здесь остаться вам позволю
И вас прощу, но вы должны
Сказать, чем вы побеждены».
«Ах,—отвечал он,—эта сила
Идет из сердца — опалило
Его желание огнем».
«Но кто же пламя высек в нем?»
«Мои глаза».—«А в них чье
пламя?»
«Его зажгли красой вы сами».
«Что ж сделала моя краса?»
«Любви открыла небеса».
«Любви к кому же?— «К вам,
прекрасной!»
«Ко мне?»— «Да, вас люблю
я страстно».
«Но как?»— «Так, что любви
такой
И нет, и не было другой.
Да, так, что,— я скажу
неложно,—
Любить сильнее невозможно,
Что сердце каждый миг и час
Уже не покидает вас,
И жребий жизни или смерти
В руках у вас одной, поверьте».
«И мой источник храбрый
рыцарь
Оборонять не побоится?»
«От всех людей,— отвечу даме».
«Итак, да будет мир меж нами».
Они к согласию пришли.
С баронами своей земли
Она совет уже держала
И молвила: «Пойдемте в залу,
Где ждет меня придворных круг,
Твердя, что нужен мне супруг,
Нужду большую видя в атом,
И я воспользуюсь советом:
Я ваша — так мне долг велит,
А раз мой жребий с вашим слит,
Сын короля и славный рыцарь,
Могу ль от брака отступиться?»
Так дева, мудрости конец,
Всего достигла наконец.
А тот, кто без ума влюбился,
О чем мечтал, того добился.
И дама в зал его ввела,
Где показать ему могла
Баронов и придворных свиту.
Так благороден был он с виду,
Что рыцарей в восторг привел.
Все встали, чуть он в зал вошел,
Приветствуя мессир Ивена,
И высказались откровенно:
«С ним госпожа вступает в брак.
Кто помешает им, тот враг:
Сомненья нет, он — славный
рыцарь.
И римская императрица
Избрала бы его в мужья.
И, если, страсти не тая,
Он с госпожою объяснился,
Пусть хоть сегодня бы
женился».
Так все они твердили вслух,
А дама, посмотрев вокруг,
Уселась на скамье открыто,
Чтоб видела ее вся свита.
Хотел у ног ее он сесть,
Но, оказав мессиру честь,
Она его сажает рядом
И сенешалу властным взглядом
Велит, чтоб он пересказал
Ее слова на целый зал.
И сеногаал (он не заика)
Поведал с важностью великой;
«Сеньоры, нам грозит война,
Уже объявлена она.
Король, готовясь к нападенью,
Не тратит дня на промедленье
И в две недели, присягну,
Разрушит нашу всю страну,
Раз не имеем мы защиты.
Муж дамы, рыцарь знаменитый,
Кого она назад семь лет
Взяла, исполнив ваш совет,
Погиб, и госпожа в печали.
Страна, обширная вначале,
Совсем невелика теперь.
Не возместив земли потерь,
К несчастью, рано сир покойный
Оставил свет. Он жил достойно.
Страна не вооружена,—
Ведь не в ладах с копьем жена.
Она искупит слабость эту,
Когда, по вашему совету,
Достойного в мужья возьмет,
Не нарушая в час невзгод
Ни нашей пользы, ни
приличий —
Ни давней старины обычай».
И все решили, что она
Супруга взять себе должна,
И пав пред дамой на колени,
Просили выполнить решенье,
К которому в мечтах своих
Она стремилась больше их.
А дама, сделав вид, что с болью
Лишь уступает общей воле,
Сказала: «Раз хотите вы,
Признаюсь — у меня, вдовы,
Просил руки вот этот рыцарь,
Что за меня готов сразиться.
Я благодарность приношу
Ему и вас о том прошу.
Хотя его я знаю мало,
Не раз рассказам я внимала
О славе сира. Наконец,
Король Урьен — его отец.
Но он не только родом знатен,
Он так умен, в так приятен,
И обходителен к тому ж,
Что это лучший в мире муж.
Вы все слыхали, без сомненья,
О доблестном моссир Ивене.
Ему должна я стать женой,
И пусть он вступит в брак
со мной,—
Мне лучше не найти сеньора».
И все в ответ: «В том нету
спора,
Коль вы поступите умно:
Замужество вам суждено,
И, помня о мессир Ивене,
Безумье вам терять мгновенье».
Устроив так свои дела,
Как будто к просьбам снизошла,
Она, одной любви покорна,
Шла к цели сладостной упорно.
Но ей еще дороже тот,
Кого избрал ее народ.
Мольбы ее не охладили,
Лишь больший пыл в ней
породили
Свое желанье утолить:
Так, если шпорой разозлить
Коня, еще быстрей он мчится.
И с дамой обручился рыцарь.
Одобрили бароны план,
И рыцарю сам капеллан
Вручил тогда Ландюк Лодину,
Дочь Лодюнета-паладина,
Чье лэ поют но всей стране.
И в тот же день, известно мне,
Сыграли свадьбу их богато.
На ней епископы, аббаты
Блистали в митрах, в клобуках,
И каждый — с посохом в руках.
Разнообразье развлечений,
Гостей веселых посещенья,
Великолепие пиров —
Мне описать не хватит слов.
Молчу, чтоб здесь не
ошибиться...
Стал господином замка рыцарь,
А мертвый был совсем забыт...