|
Перевод
Самуила Яковлевича Маршака
Ее глаза на звезды не
похожи,
Нельзя уста кораллами назвать.
Не белоснежна плеч открытых кожа,
И черной поволокой вьется прядь.
С дамасской розой алой
или белой
Нельзя сравнить оттенок этих щек,
А тело пахнет так, как пахнет тело,
Не как фиалки нежный лепесток.
Ты не найдешь в ней
совершенных линий,
Особенного света на челе.
Не знаю я, как шествуют богини,
Но милая ступает по земле.
И все ж она уступит тем
едва ли,
Кого в сравненьях пышных оболгали.
Уж если ты разлюбишь, то
теперь.
Теперь когда весь мир со мной в раздоре.
Будь самой горькой из моих потерь,
Но только не последней каплей горя.
И если скорбь сумею
превозмочь
Не наноси удара из засады.
Пусть долгая не разродится ночь
Тоскливым утром, утром без отрадным.
Оставь меня! Но не в
последний миг,
Когда от мелких бед я ослабею.
Оставь меня чтоб снова ты постиг,
Что это горе всех невзгод больнее.
Что нет невзгод, а есть одна беда
Твоей любви лишится навсегда.
Проснись, любовь! Твое
ли острие
Тупей, чем жало голода и жажды?
Как не обильны явства и питье,
Нельзя на век насытиться однажды.
Так и любовь. Ее голодный взгляд
Сегодня утолен до утомленья,
А завтра снова ты огнем объят,
Рожденным для горенья а не тленья.
Чтобы любовь была нам
дорога,
Пусть океаном будет час разлуки,
Пусть двое выходя на берега,
Один к другому простирают руки.
Пусть зимней стужей будет этот час,
Чтобы весна теплей пригрела нас!
То что мой друг бывал
жесток со мною,
Полезно мне. сам испытав печаль,
Я должен гнуться под своей виною,
Коль это сердце- сердце, а не сталь.
И если я потряс обидой друга,
Как он меня, - его терзает ад,
И у меня не может быть досуга
Припоминать обид минувший яд.
Пускай та ночь печали и томленья
Напоминает мне, что чувствовал я сам,
Чтоб душу я принес для исцеленья,
Как он тогда, раскаянья бальзам.
Я все простил, что испытал когда-то,
И ты прости, - взаимная расплата!
Уж лучше грешным быть,
чем грешным слыть.
Напраслина страшнее обличенья.
И гибнет радость, коль ее судить,
Должно не наше, а чужое мненье.
Как может взгляд чужих порочных лаз
Щадить во мне игру горячей крови?
Пусть грешен я, но не грешнее вас,
Мои шпионы, мастера злословья.
Я - это я, а вы грехи мои
По своему равняете примеру.
Но, может быть, я прям, а у судьи
Неправого в руках кривая мера,
И видит он в любом из ближних ложь,
Поскольку ближний на него похож!
Когда в раздоре с миром
и судьбой,
Припомнив годы полные невзгод.
Тревожу я бесплодною мольбой
Глухой и равнодушный небосвод.
И, жалуясь на горестный удел,
Готов меняться жребием своим
С тем, кто в искустве больше
преуспел,
Богат надеждой и людьми любим,-
Тогда, внезапно
вспомнив о тебе,
Я малодушье жалкое кляну,
И жаворонком, вопреки судьбе,
Моя душа несется в вышину.
С твоей любовью, с памятью о ней
Всех королей на свете я сильней.
Сравню ли с летним днем
твои черты?
Но ты милей, уверенней и краше.
Ломает буря майские цветы,
И так недолговечно лето наше.
То нам слепит глаза небесный глаз,
То светлуй мне скрывает непогода
Ласкает, нежит и тревожит нас
Своей случайной прихотью природа.
А у тебя не убывает день,
Не увядает солнечное лето.
И смертная тебя не скроет тень, -
Ты вечно будешь жить в строках поэта.
Среди живых ты будешь до тех пор,
Доколи дышит грудь и видит взор.
Лгут зеркала, - какой же
я старик!
Я молодость твою делю с тобою.
Но если дни избороздят твой лик,
Я буду знать, что побежден судьбою.
Как в зеркало глядясь в твои черты,
Я самому себе кажусь моложе.
Мне молодое сердце даришь ты,
И я тебе свое вручаю тоже.
Старайся же себя оберегать -
Не для себя: хранишь ты сердце друга
А я готов как любящая мать,
Беречь тебя от горя и недруга.
Одна судьба у наших двух сердец:
Замрет мое - и твоему конец!
О как тебе хвалу я
воспою,
Когда с тобой одно мы существо?
Нельзя же славить красоту свою,
Нельзя хвалить себя же самого.
Зачем-то мы и существуем врозь,
Чтоб оценил я прелесть красоты.
И чтоб тебе услышать довелось
Хвалу, которой стоишь только ты.
Разлука тяжела нам как недуг,
Но временами одинокий путь
Счастливейшим мечтам дает досуг
И позволяет время обмануть.
Разлука сердце делит пополам,
Чтоб славить друга легче было нам.
|
Вильям Шекспир.
Монолог Гамлета
(пер. Владимир Набоков)
Быть иль
не быть - вот в этом
вопрос; что лучше для души - терпеть
пращи и стрелы яростного рока
или, на море бедствий ополчившись
покончить с ними? Умереть: уснуть
не более, и если сон кончает
тоску души и тысячу тревог,
нам свойственных, - такого завершенья
нельзя не жаждать. Умереть, уснуть;
уснуть: быть может, сны увидеть; да,
вот где затор, какие сновиденья
нас посетят, когда освободимся
от шелухи сует? Вот остановка.
Вот почему
напасти так живучи;
ведь кто бы снес бичи и глум времен,
презренье гордых, притесненье сильных,
любви напрасной боль, закона леность,
и спесь властителей, и все, что терпит
достойный человек от недостойных,
когда б он мог кинжалом тонким сам
покой добыть? Кто б стал под грузом
жизни
кряхтеть, потеть, - но страх, внушенный
чем-то
за смертью - неоткрытою страной,
из чьих пределов путник ни один
не возвращался, - он смущает волю
и заставляет нас земные муки
предпочитать другим, безвестным. Так
всех трусами нас делает сознанье,
на яркий цвет решимости природной
ложится бледность немощная мысли,
и важные, глубокие затеи
меняют направленье и теряют
названье действий. Но теперь - молчанье...
Офелия...
В твоих молитвах, нимфа,
ты помяни мои грехи.
|
