ПРЕДИСЛОВИЕ
Дорогой читатель, как мне кажется, в ваших руках не очень обычная книга. Это не художественный роман, это не мемуары какого-либо известного лица из нашей элиты. Это просто документ, описывающий жизнь простой русской женщины. Он с пронзительной правдой показывает ту реальную жизнь, которой жила Россия в эпоху строительства социализма.
По-разному складывались судьбы, у кого-то лучше, у кого-то хуже. Но райской жизни не было ни у кого. Что ждет нас в будущем, мы не знаем, но стоит хорошо задуматься, стоит ли нам пытаться возвращать те времена, которые описаны в этой повести.
Эту повесть написала моя мать. Она не литератор. Незадолго до ее смерти, по моей просьбе, она писала мне письма, и как бы по главам описывала свою жизнь. Долго эти письма лежали без движения. Теперь так сложились обстоятельства, что у меня появилась возможность эти письма слегка подредактировать и издать. Мне захотелось сделать это и по следующей причине. Сейчас, когда в нашей стране идут (может и не очень удачно) глубокие реформы, стало просто как бы хорошим тоном говорить, как нам всем тяжело, как все плохо, что правительство нам должно и т.д. и т.п.
Прочитав же эту книгу, я надеюсь, многие поймут, что времена сейчас далеко не худшие. Свобода, о которой можно только мечтать. Голода нет. Войны тоже. Вокруг грандиозные пространства свободной земли, которая является основой приличной жизни. Не можешь найти себя в городе, езжай куда хочешь. Займи дом в брошенном хуторе. Разбей грядки на огороде, посади сад, заведи хотя бы козу. Себя и свою семью прокормишь. Конечно, может быть трудно оторваться от насиженного места, может быть нелегко взять лопату рукам, привыкшим перекладывать бумажки в какой-нибудь конторе. Может быть больше хочется быть бизнесменом, брокером, банковским служащим. Не знаю. Решайте сами, граждане и уважаемые читатели.
Одно прошу, только не надейтесь на правительство и государство. Государство – это прежде всего чиновники. А чиновники всегда думают только о себе. О вас, дорогие читатели, они думать не будут. И требовать другого президента или другое правительство просто глупо. Чиновники по сути своей останутся те же.
Мы в России никогда не жили, а выживали, вот и сейчас давайте выживать, хотя бы так, как выживали наши предки.
С большим к вам уважением Григоренко А.М.
ПОЯВЛЕНИЕ НОВОЙ ЖИЗНИ
Подарила ты мне и лучи, и цветы,
И манящую даль
золотистой реки.
Май, пробуждение жизни от зимней спячки. Вся природа пробуждалась вокруг. У весело журчащего ручья, поющего свою вечную песенку, среди ликующей молодой зелени, сидели, стояли, гуляли молодые, пожилые и дети. Они встречали первое мая 1913 года.
Подвыпившие люди запевали песни, кое-где о чем-то спорили, иногда доходя до ссоры.
- Ну, как дела Даня, а где ж твоя женушка, почему ты один?
- Да она приболела.
А в это время в грубо сколоченной неотесанной избушке, с маленькими матерчатыми окошечками и вставленными в середину гладеньким осколком стекла, лежала в постели, в углу завешенном ситцевым пологом, молодая женщина. У ее изголовья сидела старушка и ласково разговаривала с ней. Женщина (быстрее даже дитя семнадцати лет) давала начало новой жизни. Ее темно-русые волосы рассыпались по подушке, черные как смоль брови, поднявшись, сморщили потный лоб от напряжения и боли, она тяжело дышала. Посередине избушки, на железной печке, в тазу грелась вода. Больше в избушке не было никого. Тихо. Тишина изредка нарушалась тихими стонами роженицы. Солнце, обогрев землю робким еще весенним теплом, склонялось к закату.
И вдруг из-за полога раздался нечеловеческий крик. В нем слышался страх и невыносимая боль. Старушка поднялась.
- Потужься, потужься милая, - заговорила она, - потужься сильней.
А за дверью двенадцать человек мужчин. Кто сидел на пеньках и на сваленных деревьях, кто стоял, прислонившись к колючей стене, прислушиваясь и не решаясь войти в избушку. Устало разговаривая, они ждали, когда можно будет войти.
Данил, - позвала старушка - Данил, у тебя дочка!
ЗЕЙСКИЕ ПРИИСКИ
Как прекрасен ты мир
Всё
прекрасно в тебе
Только горечь утрат
И в тебе, и во мне
Поселок стоял на взгорье. Среди поселка стоял большой кирпичный дом, в нем жил управляющий прииска. Прииск окружала разнолесная тайга. У самого леса стояла небольшая деревянная избушка. Был теплый летний день. В приоткрытую дверь врывался солнечный луч, скользя по зыбке, в которой спал ребенок. Маленький бурундучок решил проверить, нет ли чего вкусненького в избушке. Он вбежал в открытую дверь и стал бегать по углам. Запрыгнул на стол, на кровать, с кровати на зыбку и разбудил ребенка. Он открыл глазки и стал ручками пытаться поймать зверька за хвост, размахивая ножками. Послышались чьи-то шаги. За дверью хрустнула ветка, и зверек юркнул в дверь и исчез, промелькнув мимо ног женщины. «Опять этот воришка был», - подумала женщина. Она давно уже замечала этого зверька. У избушки на поленнице сушились грибы, и он повадился их воровать, но не прочь был заглянуть в избушку.
- Пойдем, доченька, пойдем, моя хорошая, пойдем моя красавица, - она одела на нее новое платьице, взяла на руки.
- Тебе сегодня годик, ты именинница. Будем праздновать на полянке в березнячке. Там так хорошо пахнет березкой.
По дороге в березняк она нарвала весенних цветочков, присела на пенек и сплела веночек девочке и себе. Одевая его на свои черные волосы и на головку дочери, произнесла ликующим голосом: - вот теперь мы такие красивые!
А на поляне, в одевшем нежные листочки березнячке, ожидали их гости. А она, как мадонна, с распущенными волосами и с венком на голове, улыбающаяся, с ребенком на руках, также с веночком на голове, явилась им в белом платье. Гости очарованно смотрели на них, боясь нарушить тишину.
- Здравствуйте дорогие гости, прошу садиться, - певуче произнесла она.
- Нет, нет, мы стоя выпьем за именинницу и за тебя нашу дорогую красавицу маму.
Муж стал разливать вино. Каждый брал на руки девочку и выпивал рюмку вина. Эта девочка была любимица всего поселка, так как поселок был маленький и детей больше в нем не было.
Прошло четыре года. Подросшая девочка стала хозяйкой всего поселка. Она бегала всюду, но в лес далеко не забегала. Росла крепким, здоровым ребенком, но в ней была какая-то особенность.
Мать стояла у железной печки и готовила обед для своей артели. Вдруг вбегает девочка, бледная, запыхавшаяся.
- Что с тобой доченька? - всполошилась мать.
- Там! Там кто-то страшный съел мою куклу!
- Где? - в недоумении опрашивала мать.
- Там вода.
- Да ты не до канала ли бегала? – побледнев, сказала мать. Да, действительно, каналы были страшны. По ним подавалась вода в карьеры для промывки золотых пород. Берега каналов укреплялись досками, и вода в этой тесноте неслась с горы с бешеной скоростью, ворочая волнами, которые от глубины казались черными.
Девочка впервые оказалась здесь. Подбежав к краю, она испугалась этой бешено несущейся воды и выронила куклу из рук. Вода подхватила ее и мгновенно унесла. Девочка горько плакала.
- Не плачь, доченька, куклу я тебе еще сошью, но ты только не ходи туда больше, а то и тебя съест вода.
Но на приисках было много опасных мест. От центрального канала ответвлялись каналы в другие места. Если вода не была нужна, она перекрывалась шлюзами. У таких осушенных каналов лазила девочка и никто не знал. К ее счастью, когда она там была шлюзы не открывали. Было много отработанных затопленных старых шахт. По старым отвалам росла жимолость. По ним лазила девочка, лакомясь ягодами, рискуя свалиться в шахту. Но жизнь ее берегла.
Была зима.
- Пойдем, доченька, к тете Ксении.
Она была сестра отца матери, очень красива, черноволоса, черноброва, похожа на мать. Носила золотые серьги в ушах. Жила в соседнем поселке, через гору в распадке. Когда они пришли, то матери сказали, что забирают мужчин в солдаты. Шла война.
- Ой, надо скорее идти домой.
- Да хоть чаю попейте, - сказала Ксения.
- Нет, нет, надо идти, и так уже вечер. Мы поздно собрались сегодня, да и Данька меня ненадолго отпустил.
Они шли в гору, и им навстречу поднималась луна, освещая своим серебряным светом часовню, деревья, сонно стоявшие со снегом, укрывшим каждую веточку. А девочке казалось, что они идут по воздушной дороге, сотканной из тоненьких прозрачных ниток, прямо на луну.
- Мама, а кто там живет?
- Где?
- Да вот там, - показывая на луну пальчиком, говорит девочка.
- Никто, это луна.
- А зачем эта дорога туда?
- Да ты что, Томка, это дорога к нам домой, вон смотри и наш домик видно.
Дома все было в сизом дыму от курящих людей, сидевших за длинным столом, заставленным закусками и бутылками с водкой. Провожали мужчин в солдаты.
- Тамарочка, иди ко мне, - увидев дочь, позвал девочку к себе отец. Девочка, разрумянившаяся и холодная, подошла к отцу.
- Замерзла? - спросил отец.
- Нет, - пролепетала девочка. Отец снял с нее обувь и начал укачивать ее у себя на коленях. Девочка не спала, но притворялась спящей, ей приятно было лежать у отца на коленях.
Проснувшись утром, девочка не увидела отца.
- Мама, где папа?
- Он уехал.
Зачем, куда и надолго ли, она еще не понимала, а потому и не спрашивала больше. Но вот опять лето, а вокруг столько интересного.
По приискам шли отряды вооруженных японцев, грабя и зверствуя. В небольшом соседнем поселке, в большом глубоком котловане, они поднимали мужчин на штыки и бросали в выкопанные ямы. Жить стало невыносимо, и люди стали уходить из маленьких поселков.
- Пойдем доченька в большой поселок.
Когда они пришли, там уже было много народа. Священник служил молебен. После службы толпы народа все шли и шли, а вокруг было странно тихо, как будто вся тайга молчала в скорби. На приисках затихла рабочая жизнь. Кто ушел по мобилизации, кого убили японцы, а семьи стали разбредаться кто куда.
- Пойдем и мы с тобой доченька.
Сложив в узел свои и дочерины одежки, они двинулись в путь. Лето было в разгаре и уставшая девочка брела по тропинке за матерью между высоких трав. Вдали журчала вода. Это небольшая речушка катилась по камушкам, переливаясь в лучах яркого солнца. На той стороне, на зеленой поляне, стоял большой красивый дом, с большими окнами, блестевшими на солнце, и большим крашеным крыльцом. Женщина с дочерью вошли в прохладную воду и им стало легче дышать. Речка была мелкая и женщина, взяв девочку на руки, легко перешла ее. Здесь жил золотопромышленник с женой и взрослыми детьми. Женщина объяснила хозяйке, зачем она пришла. Выслушав ее, хозяйка сказала:
- Ну что ж, оставайся. Будешь нам готовить и с уборкой помогать. Жить будете во флигеле, там и готовить.
На следующий день отдохнувшая девочка побежала осматривать, что тут вокруг растет. Найдя «пучки» она стала срывать толстые, полые стволы, сдирать с них шкурку и с хрустом их есть. Они были сочные и сладкие.
И вот наступила зима. В одно холодное утро девочка вышла на улицу и увидела привязанных лошадей под седлами. А мать во флигеле пекла вкусные душистые вафли и уносила их в дом.
Вечером окна дома светились яркими огнями. На следующий день лошади и всадники исчезли так же таинственно, как и появились.
- Мама, кто это был?
- Да кто их знает.
Дня через три хозяйка сказала матери:
- Мы уезжаем. Иди забери себе немного продуктов на дорогу. Там мука, испеки чего-нибудь на дорогу себе и конюху и тоже уезжайте в Зею. Оставляем вам лошадь. Мы долго не вернемся.
Главная дорога была оживленная. Шли военные обозы. Среди них затерялись сани, на которых сидели трое - конюх и женщина с девочкой. Но вот показался городишко Зея. Из труб вился вверх дым. Было морозно.
- Мама, я замерзла. Скоро приедем?
- Скоро, доченька, потерпи еще немного.
В маленьком домике жила дальняя родственница матери. К ней они и подъехали. Из ворот выскочила красивая женщина.
- Паша и Тамарочка приехали! Ну, скорей заходите, замерзли? А где Даня?
- Ты, Ксюша, поставь самовар.
- Да, да, я сейчас напою вас чаем, с дороги хорошо попить чайку.
- А Даню забрали в солдаты. На приисках страшно, что творится. Оставшихся мужиков убивают японцы, по тайге шляются какие-то вооруженные люди, хунхузы нападают на прииски, бьют людей, сажают на раскаленные печки. Издеваются, как хотят. Вырывают серьги прямо с мясом у женщин. А я, как ушел Даня, пошла к Буславским, у них же на приисках дом. А потом к ним кто-то приехал и они уехали неизвестно куда. Оставили нам лошадь и вот конюх нас привез. Завтра пойду искать квартиру и работу.
- На квартиру ты пойди к старушке. Она недалеко здесь живет. По этой же улице. Живет одна, у нее никого нет. Корова у нее, огород. Чем-нибудь поможем ей. А вот работы… Кухаркой ты, наверное, нигде не устроишься. Все хозяева приисков бегут. Вот может в больницу попробуй.
По совету Ксении, мать пошла к старушке. Она ее приветливо встретила.
- Пустишь, бабушка, меня на квартиру с дочкой?
- А чего ж не пустить. Я одна и ничего с тебя брать не буду. Когда что поможешь. Старая я уже и многое не могу. А места хватит, вон в спаленке и спать будете. Сегодня и приезжайте.
- Да, бабушка, у меня везти нечего, вечером и приедем.
Прошла зима. Летом у ворот на скамеечке сидит молодая женщина, а около нее прыгает на одной ножке девочка лет шести.
- Тамарочка, - вдруг с волнением сказала женщина, - вон папка идет.
К ним шел мужчина в солдатский гимнастерке.
- Папа, папа! - вскрикнула девочка и бросилась к нему навстречу. Но отец был угрюм и не обращал внимания на дочь. Женщина почувствовала неладное и, сникнув, повела его в дом.
- Что случилось, Даня? - робко спросила она.
- Ты слишком молода для меня, найдешь себе моложе, а я уезжаю в Иркутск.
- Даня, да ты что ж, у нас ведь дочь.
- Ничего, вырастет и без меня. Отдай мою одежонку, а мне некогда, скоро пароход отплывает.
Он сложил одежду в чемоданчик и, не попрощавшись, ушел. Женщина плакала. Прижавшись к ней, девочка тоже плакала, ничего не понимая. Ей просто было жаль матери. Проснувшись утром, она ее не увидела.
- Вставай Тамара, понесешь молоко, - сказала старушка.
Девочка покорно встала. Умывшись, она подошла к старушке.
- На, выпей молочка, - и дала ей стакан теплого парного молока.
- Вот, а теперь одень вот этот жилет.
Жилет был с гнездами для бутылок. Вставив бутылки в жилет, она проводила девочку за ворота, показала к кому нести, и девочка поплелась по улице. Ей было тяжеловато, но она терпела. Впервые она носила тяжести на своих маленьких плечах. Так девочка в шесть лет стала зарабатывать себе на стакан молока.
Но однажды мать, придя с работы, объявила:
- Собирайся, Тамара, мы от бабушки уходим. Нам дают комнату в больнице. Там будем жить.
Тамара с радостью собрала свою одежонку, переоделась, обулась. Хотя бабушка была и добрая, но рано носить по утрам тяжелые бутылки ей надоело. Да и корову она боялась с тех пор, как побывала на ее крутых рогах.
На новом месте ей жилось неплохо. Завелись подружки, с которыми она бегала вместе на речку ловить бутылками с плотов мелкую рыбку, которой было вдоволь в прозрачной воде. Было видно, как рыбка вплывает в бутылку за хлебом, а назад выплыть не может, натыкаясь на острые края выбитого дна. Наблюдая за рыбкой, Тамара поскользнулась о скользкое бревно и нырнула вниз головой в воду, увидев перед собой желтый круг. Очнулась она на плоту, когда ее откачивали взрослые дети.
С мальчишками и девчонками бегали в корейский поселок. Там ютились корейцы в каких-то клетушках по узеньким улицам в грязи и вони. Смотрели на безумную корейку и дразнили ее. Она ходила зимой и летом голая с палкой и с сумкой для кусков.
Лазили в китайские огороды за большими красными маками, а когда они отцветут, за зрелыми шишками маков. За ними с руганью на своем языке гонялись китайцы, но никого не могли поймать, да не очень-то и старались.
Прошло два года, как они выехали с приисков в город Зею, и вот опять, спасаясь от голода, многие кинулись опять на прииски. Прииски были заброшены. Золотопромышленники куда-то исчезли, гонимые революцией.
СКИТАНИЯ
А не так уж давно
Шли пешком по снегу
В ту
далекую даль,
В снеговую пургу.
Молодая женщина ходила по наймам добывать себе и шестилетней девочке кусок хлеба. Отца нет. В маленьком приисковом поселке работы нет, беспросветная нужда и безнадежность. Люди кинулись на выработанные и брошенные прииски. Оставив дочь у родственницы, поехала и мать.
Детский смех разносится от играющей солнечными бликами широкой и быстрой реки. Они с хохотом и визгом толкали друг друга в воду, обрызгивались ею. Только одна девочка сидела отдельно на большом камне, опустив ноги в воду, и следила, как мальки тайменя, окружив ее ноги, тыкались носиками в них, пытаясь отщипнуть кусочек. Ее хорошенькое личико подернулось грустью – «Где-то мама теперь».
И вспомнилось ей широкое хлебное поле, палящее солнце и пыль под ногами. Девочка изнемогла от жары и усталости, но она терпеливо шла, с ней рядом была мама. И как она была счастлива, когда целой улицей ездили в лес, в горы, за ягодами и грибами. Найдя семейку под красными шапочками, она радостно кричала: «Мама, мама, иди сюда скорей, я нашла много-много грибов». «Собери их доченька, я сейчас соберу тут и приду к тебе». В лесу было тихо, только перекликались люди, да время от времени стучали по дну пустого ведра, пугая хозяина леса, медведя, чтобы он подальше уходил. Девочке страшно не было, рядом была мама. Вспоминалось, как с большими неводами ходили на озеро ловить рыбу. Взрослые неводят, а ребятишки бегают с ведрами и собирают рыбу. Потом общий ужин у кого-нибудь во дворе. Жили бедно, и у девочки не было игрушек. Ее пригласила к себе поиграть дочь золотопромышленника в их хоромы. Это была квартира на несколько комнат и в ней была комната для игрушек. Богатенькая подружка куда-то вышла, оставив Тамару одну. Она, не долго думая, схватила самую маленькую куколку, и бежать с их двора что есть сил.
Бежит и оглядывается, не бегут ли за ней, а сердечко чуть не выскочит. Но они, наверное, и не заметили пропажи. Высочайшее счастье Тамарино было, когда мама подарила ей первый простой карандашик и цветной - хозяйка, у которой мама жила в прислугах. А она в благодарность нарисовала павлина ее сыну, таких же лет как она.
Зима. Тамара стоит у окна и своим дыханием оттаивает лед на стекле, чтобы посмотреть, что на улице. Не идет ли на лунном свете человек по проводам, проверить услышанный рассказ про лунатиков.
А теперь мамы нет. Она далеко, где-то за этими широкими сопками, дремучими лесами, широкими реками. И зачем ее оставили одну с чужими людьми? У девочки на глазах закипали слезы. Она всматривалась вдаль, в надежде увидеть маму сквозь дремучую тайгу, сквозь широкие сопки, сквозь высокие скалы.
Через год мать, затосковав о дочери, попросила извозчика, доставляющего продукты из города, привезти дочь. Длинный путь в сто километров зимой на лошадях. Кругом снег и тайга. Летит поземка.
Шестилетняя девочка сидит, укутанная одеялами и платками вместе с ногами, на возу. Реснички ее покрылись инеем, и шел пар от ее дыхания. Ноги ее замерзли и ей было холодно. Сгущались сумерки, а зимовья все не было видно. Смелые это были люди. Жили одни-одинешеньки в тайге в десятках километров от зимовья.
- Дядя, я замерзла, скоро приедем к маме?
- Скоро, Тамарочка, потерпи немножко.
И вот они в теплой избушке, на столе горячий самовар, чай с леденцами. А вокруг штук пять кошек, зачем эта тетенька держала много кошек? Неизвестно. От скуки наверное. Почему-то собак по приискам не было.
А потом солнечный яркий день. Воз спускается с крутой горы. Извозчик шел возле головы лошади, сдерживая ее, чтобы не побежала. А девочка сидела на возу и смотрела вперед. Ей было тепло. С горы было видно, как на берегу реки в долине шел дым из домиков. «Мама!», - вдруг крикнула девочка. Навстречу им бежала в гору запыхавшаяся, улыбающаяся, раскрасневшаяся мама.
Вошли в деревянный домик с высоким крыльцом. В домике две комнаты и кухня с железной печкой и ничего-ничегошеньки - ни постели, ни мебели. На деревянных нарах спали в том, в чем ходили.
На кровати спал молодой мужчина. Мама стала раскатывать слоенки и разъяснять, что этого дядю девочка должна называть папой, но она молчала и не понимала зачем это нужно.
Недолго они здесь задержались. Еще по снегу пошли на прииски Делюя. Вещей не было никаких. Одежда на себе, в руках узелок с лепешками. Маленькой девочке идти было трудно. Шли день по морозу и снегу. Под вечер, выбившись из сил, они увидели в распадке раскинувшийся прииск. Кучи отвалов и скрипящие журавли, кое-где дымились костры.
Людей было не много. Они семьями, по несколько человек копошились у костров и бутар, отмывая пустую породу. Прииск был выработан. Но люди не теряли надежду, что-нибудь намыть и выменять на муку у китайцев, которые еще заносили сюда продукты. Эта надежда зародилась и у матери с отчимом.
На прииске свободного жилья не было. За километр от прииска в распадке у ключа они нашли китайскую фанзу с пнями внутри и в углу с большим закопченным котлом. Посередине железная печка. У стены нары. У окна, завешанного мешковиной со стеклышком, был сколоченный из бревнышек столик. По сторонам от него такие же лавки. Пола не было, земля с засохшей травой и пни.
Мать с отчимом на рассвете уходили на прииск, оставляя девочку одну в фанзе. А кругом ни души. Лес и тишина, которую иногда нарушали птицы. Девочка прижималась к холодной печке.
Сидела в одном ситцевом грязненьком платьице и с интересом наблюдала за серыми длинноносыми мышами, вылезавшими из-под пней. Она боялась пошевельнуться и, вся оцепенев, сидела до прихода матери с отчимом.
У них было немного муки, но она скоро кончилась. А золото не находилось. Приносили одни слезы. Осталась одна капуста мерзлая, да и той хватило не надолго. По три дня у девочки ничего не было во рту. У ней кружилась головка и ночами она вскакивала и кричала: «Липешки, липешки!»
Надо было уходить отсюда, чтобы не умереть с голоду. Ушли они на соседний прииск, там им удалось устроиться в артель. Немного стало легче. Артель напала на не очень выработанный шурф и кое-как кормилась.
Приближалась весна, а золота все меньше и меньше добывала артель и при первых теплых днях весны артель стала разбредаться кто куда.
ПРИГРЕТЫЕ СОЛНЦЕМ
Уже светлеет небосклон,
Покой
душе приносит он.
- Вот мы и пришли, - сказал отчим, обогнув скалистую гору, они вышли к реке. Река несла свои мутные вешние воды, наполнив водой берега до краев. - Вода скоро спадет и тогда можно будет промывать наносной песок, может хоть немного найдем золотишка.
Под каменистой горой, прижавшись задней стеной к горе, стоял рубленный аккуратный домик. Рядом развалившийся дом. По другую сторону большой амбар. Между амбаром и домиком стояли поленца дров. Это было брошенное зимовье. В домике жил забредший сюда старик по прозванию «Ясное море» и парень, также забредший сюда с приисков.
Весна все больше входила в свои права. Все кругом зеленело. Вода спала и артель из четырех человек, включая мать и отчима, ходила по руслу реки в поисках наносного золота. Но его было так мало, что не хватало на муку.
Выручала рыба. Ее здесь было в достатке. Мелкую рыбку «гольяшку» Тамара ловила ситом у устья ключа, впадающего в речку и ведрами приносила домой. Летом было раздолье. Лес кругом, цветы и солнце. В лесу ягоды и грибы. Тамара целыми днями ходила по лесу. Собирала грибы и ягоды, черемшу и дикий лук.
Уходила далеко. Ее манили цветы, бабочки, кузнечики. Игрушек у нее не было, но она сама их себе лепила из разноцветной глины, которая была в берегах. А куклу ей сшила мать из тряпок. Кукла имела ровное туловище, голову без шеи и руки-ноги как палочки.
Летом было хорошо. Ее радовала даже гроза и проливной дождь. Она каталась по траве и хохотала под сверкание молний, а потом нежилась в теплых испарениях от жаркого солнца.
Отчим сделал «морду» - ловушку для рыбы. Сделал «заездок» - перегородку из камней, чтобы рыба направлялась в морду. Морда делается из прутьев тальника.
За золото покупали на перевозе постное масло, муку и даже картошку. Мать не выбрасывала шкурки от картошки, а обработала старый огородик и посадила шкурки. Выросла хорошая крупная картошка.
Завернув в узелок немного золота, мать дала его Тамаре и послала ее на перевоз купить постного масла. Девочка вприпрыжку побежала вдоль реки и вдруг увидела птицу, плывущую по реке. Забыв о золоте, она побежала за птицей, но она скрылась в воде и далеко-далеко вынырнула. Тамара, обнаружив, что она потеряла золото, понуро вернулась домой. Дома от матери ей сильно влетело. Впервые она испытала боль от прута. И они обе горько плакали, ведь раньше (как, впрочем, и позже), мать Тамару никогда не била. Пришел отчим.
- В чем дело, чего вы плачете? - спросил он.
- Да вот Тамара потеряла золото и я ее побила.
- Ну и напрасно, зачем же ребенка бить, поедим и без масла, не впервой, - и он взял девочку на колени, утешая ее. - Ты же знаешь, она и так плохо спит.
Действительно, девочку по ночам кто-то давил, и она цепенела, не могла проснуться. Напрягая все силенки, она с криком просыпалась. Днем в кустах ей казались машущие рукава. Девочка не спала на мягкой подушке, ее у нее не было. Не было и матраса, одеяла, простыней. Спала, на чем придется.
«Ясное море» сплел из конского волоса лески и сделал удочку Тамаре, на которую она ловила в реке харюзов на кузнечиков и бабочек. Девочка была бесстрашная. Она ничего не боялась и бродила сама по лесу, уходила далеко вниз по реке. Однажды она забросила в «улово» удочку, кто-то сильно дернул. Она не удержала удочку в руке и, чуть было, сама не нырнула в воду. Жаль было удочки, здесь ее негде было приобрести.
Однажды девочка бежала с цветами у подножия скалы. Вдруг по затылку что-то сильно ударило. Из глаз посыпались искры. Выронив цветы, она с криком кинулась домой.
- Мама! Мама!!!
- Что такое? Что случилось?
- Меня кто-то ударил по голове!
- Да что ты, доченька, здесь ведь никого нет. Но на затылке была большая шишка.
- Это, наверное, скалистый медведь, - предположил отчим. - Он если увидит под скалой человека или лося, то сваливает со скалы камни и если убьет, то слезает и утаскивает свою добычу и прячет, заваливая прутьями, валежником. Наше счастье, что он не попал по голове прямо, камень только задел тебе по затылку, а то мы совсем бы тебя не нашли, не ходи туда больше.
Однажды Тамара нашла желтый камешек и показала матери. Мать подумала что это золото и стала с волнением говорить, как за этот камешек она купит дочери хорошее платье и красивую куклу. Они лежали и мечтали, пока не пришел отчим.
- Да какое же это золото, это камень, похожий на золото, - и мечты о новом платье и кукле рухнули.
Иногда дед «Ясное море» рассказывал девочке сказки. Этот неграмотный человек знал наизусть, слово в слово, сказки Пушкина и любил их рассказывать. А Тамара, затаив дыхание, слушала, а потом сама стала представлять себя в сказке, что где-то в скалах необыкновенного царства живет сказочный мальчик, которого она найдет.
И она искала его, бродя между скал, ожидая, что за этим камнем он живет и ждет ее, что он выйдет и поведет ее в невиданное царство. Но, очнувшись, она видела только бурундучков, юркающих в свои норки.
А звали старика таким странным прозвищем потому что, когда у него что-нибудь не получалось, то он с досадой говорил: «Вот ясное море». Потом он так же исчез, как и появился, неизвестно куда.
ЛЮДОЕД
Гроза гремит и душу рвет,
Но все пройдет, но все
пройдет.
Подошла середина лета. Дело шло к уборке хлеба в деревнях. Отчим решил податься туда, подзаработать хлеба. Но как выбираться? Идти пешком до города сто километров без еды было невозможно. И они решили плыть на плоту вниз по реке.
- За день по реке приплывем в город. Здесь недалеко по низу есть брошенный плот. К нему только весла сделать, а вы - на дорогу, пособирайте ягод.
На следующий день они пришли к плоту.
- Ой! Сколько тут ягод! И вся крупная! - вскрикнула Тамара.
- Это моховка, - сказала мать.
- И собирать ее здесь некому, кроме медведя, - заметил отчим. - Вы будьте осторожней, я видел его свежие следы. - И он взялся за дело.
И вот весла готовы, плот спущен на воду. Ягоды собраны. На следующий день, с восходом солнца, они пустились в путь.
На плоту с обеих сторон были столбики с перекладинами для весел. К одному столбику посадили девочку на ящик. Сначала река их несла спокойно. Мимо проплывали недоступные разноцветные скалы, отлогие берега, покрытые коврами цветов.
К вечеру в воздухе послышался какой-то странный шум, как-будто жужжание огромного роя пчел. Он все больше усиливался. Вдали показался островок, где река раздваивалась. По одному из рукавов плот понесло все быстрее и быстрее. Шум превратился в рев. Реку зажало меж скал как в колодце. Вода металась, бросалась из стороны в сторону, перекатывая свои бешеные волны через плот. Тамара ухватилась за столбик на плоту. Отчим стоял по другую сторону плота и пытался выровнять плот, который несло прямо на выступ скалы.
Водой смыло чемоданчик, на котором сидела Тамара. Мать сбило волной. На четвереньках, борясь с водой, захлебываясь, она ползла к Тамаре.
- Доченька, ты здесь? - обхватывая ее вместе со столбиком, крикнула мать, - держись крепче за столбик!
Отчиму удалось повернуть плот и обогнуть страшную скалу. Волны стали утихать, перекат кончился. Это был перекат «Людоед». Его никто не переплывал. Он не пропускал никого безнаказанно из вторгавшихся в его владения. Но над ними он смилостивился, хотя без дани не остался. Все, что было на плоту, смыло водой, и ягоды, и вещи. Тамара сидела просто на плоту и все не выпускала столбика из своих объятий. Она смотрела, как за плотом плыли сито и тряпичная кукла, сшитая мамой.
Вечерело. Они вплыли в большую реку, на берегу которой с другой стороны раскинулся город.
Река была быстрая, как все северные реки, и мать с отчимом с трудом причалили к берегу. Тамара так закоченела от воды и вечерней прохлады, что еле смогла встать на ноги и потом долго не решалась перешагнуть через полоску воды, чтобы ступить на берег, такой она ей показалась страшной.
Их приключение не осталось незамеченным. За «Людоедом» были деревни, жители которых высыпали на берег, с удивлением глядя на отважных путешественников.
Озябшие и мокрые они вошли в маленький домик родственницы. Это был город Зея на реке того же названия.
- Ой, откуда вы такие мокрые, - испуганно заговорила родственница.
- Потом расскажем, сначала поставь самовар, нужно согреться и положи Тамару, она совсем ослабла, - сказала мать.
- Сейчас, сейчас. Иди сюда, Тамарочка.
Родственница расстелила матрасик на полу, уложила Тамару и укрыла ее шубой.
Тамара согрелась, но заснуть не могла, над ее головой все еще шумели волны.
В НАЙМАХ
Так быстро промчались весенние дни,
Куда же, куда
улетели они?
Нестерпимая жара. Среди бескрайнего моря волнующегося хлеба шли трое. Девочка, изнемогая от усталости и жары, еле плелась, утопая босыми ногами в горячей пыли.
- Мама, скоро мы дойдем?
- Скоро, доченька, скоро. Вон уже село видно.
Войдя в село, они подошли к большим воротам и постучали в них. К ним вышел дородный мужчина с окладистой бородой.
- Здравствуйте, - поздоровались они.
- Здравствуйте. Вы что, наняться хотите?
- Да, хлебушка подзаработать хочем.
- Ну, проходите во двор. Сегодня отдохнете, вымоетесь в бане, а завтра и на заимку. Пора уже жать. Пока вы будете на заимке, девочка будет здесь.
На второй день мать с отчимом уехали на заимку. А девочку хозяева заставили нянчить своего ребенка. Тамара спала на кровати около зыбки с хозяйским ребенком и беспрестанно качала его, пока ее саму не смаривал сон. Мать этого ребенка спала тут же, на печи, и рано вставала готовить в русской печи еду. Она доводилась невесткой хозяину и жила в отдельной избушке. В избушке было грязно.
- Ну, чего ты заснула, не видишь, ворочается, - услышала Тамара злобный голос хозяйки.
Утром девочку заставляли ставить большой самовар, с которым она справлялась с большим трудом. А хозяин за это ее ругал «дворянской кровью». Когда ребенок спал, Тамару посылали в амбар, где девушки вязали лук, которого было много. Девочка скучала о матери и плакала. А девушки ее любили, сшили ей новое платье и по воскресеньям водили в церковь.
Но вот хлеб убран, и мать с отчимом вернулись с заимки. Хозяин не поскупился и уплатил им зерном порядочно, а также помог отвезти его на мельницу и на пристань, чтобы погрузить на пароход, отплывающий в город Зею. Голодовка кончалась.
ОПЯТЬ БЕЗ МАМЫ
Теперь не догнать, не вернуть ничего.
А сердце щемит, отчего, отчего?
Перед матерью и отчимом опять встал вопрос, как жить дальше. До отчима дошли сведения, что готовится обоз, желающих направиться на речку Алдан, где открыли золото. Обоз был готов к зиме. Отправились по замерзшей реке Зее. Сзади обоза шла толпа людей. Среди этой толпы, оглядываясь назад, шла женщина. Далеко позади две пожилые женщины удерживали и уговаривали девочку, а она плакала навзрыд и, захлебываясь слезами, кричала:
- Мама, мама, не уезжай, мама, и я с тобой!!
- Тамарочка, тебе нельзя уезжать, там еще школы нету, а тебе учиться надо.
- Не хочу, не хочу, пустите меня!
Но ее не пускали и насильно повели домой две женщины - не родная бабушка по отчиму и хозяйка дома, где они жили на квартире, Капитолина Васильевна. Дома ее долго не могли успокоить. Оставшиеся следы прóводов напоминали ей еще, что мама ушла далеко в тайгу. Ложась спать, она молилась, прося Бога, чтобы скорее она встретилась с мамой. Но время утешило Тамару, и она стала ходить в школу.
Капитолина Васильевна привязалась к девочке. У нее не было детей, и она баловала Тамару. Когда Тамара научилась читать, неграмотная Капитолина Васильевна брала ее в кино (тогда еще немое), чтобы читать субтитры. В зале многие читали вслух, и себе и соседям, и потому гудели как пчелы и тут же курили, щелкали семечки. Или она ложила Тамару с собой на перину, зажигала керосиновую лампу, ставила ее на стол возле кровати и просила читать. Читала Тамара допоздна, до изнеможения.
Читала все, фантастику, романы и, в конце концов, сама и стала фантазировать, мечтать. Хотя Капитолина Васильевна была не грамотной, но почему-то у нее было много книг и девочку тянуло к ним, хотя для нее это было еще слишком рано. Она стала молчалива, уединялась, ни с кем не дружила и всех чуждалась. Но почему-то ее всегда выбирали на сцену читать стихи, петь, хотя слуха у нее особого не было. Весь класс замирал, когда она читала длинный стих про крестьянина и его павшую от голода и непосильного труда лошадь. Видно ее миловидность, нежность привлекала к ней внимание учителей.
На город еще нападали не то бандиты, не то хунхузы. Население жило в страхе. Однажды летом обитатели дома увидели костры в горах. В доме жили Капитолина Васильевна, бабушка, Тамара и бабушкина приемная дочь Марина. Мужчин не было.
- Это бандиты, - говорила Капитолина Васильевна, - надо все приготовить, чтобы успеть спрятаться. Ночью спать не будем. Сделать надо в ограде дырку в огород, а там через рощу в лес.
Они приготовили хлеб и не спали. Но бандиты к ним не пришли. А зимою, когда Тамара пришла в школу то увидела двух девочек, которые плакали. К ним приходили бандиты и убили мать и отца. А они прятались под кроватью, бандиты торопились и их не видели. Как только рассвело, они прибежали от страха в школу.
Капитолина Васильевна рассказывала: «Я из-за этих хунхузов бросила зимовье и сама еле спаслась от них. Приехали возчики, и я для них варила в печи щи. А печь стояла недалеко от двери. Скрипнула дверь, я оглянулась, а в дверях вооруженный китаец. Я, не долго думая, схватила чугун и весь вылила китайцу на голову, а сама выскочила в открытое окно и к реке.
Хорошо, что стало смеркаться. Я в воду и плыть на ту сторону. Они открыли по мне стрельбу и одна пуля задела голову.
Обливаясь кровью, я все же выплыла на другую сторону, обмотала рану фартуком и спряталась в кусты. Утром на рассвете слышу, что китайцы, переговариваясь по своему, идут мимо тех кустов, где я лежу. Я затаилась, и они меня не заметили.
Я поймала пасшуюся лошадь, направила ее в воду, ухватилась за ее хвост и она меня переправила к зимовью. В зимовье ходила меж лошадей одна моя работница. Ее мужа и возчиков убили. А она успела убежать на луг, где паслись и спали коровы. Между ними она и спряталась.
Поплакались мы с ней, похоронили людей, забрали золотишко, которое не нашли хунхузы. Нагрузили вещи на возы. Работница запрягла лошадей. У меня болела рана, я уже совсем валилась с ног. Поехали на перевоз. С тех пор вот и хожу стриженная. Волос носить нельзя, болит голова».
И снова лето. Опять грибы, ягоды, которые они собирали на зиму. Грибы солили. Бруснику провеивали от листьев. Эта ягода без сока и ее множество было по сопкам. Собирали ее специальными скребками, начиная с низа сопки, и замораживали целыми бочками. Тамара с Мариной помогали по хозяйству. В праздник наряжались, на пасху качались на качелях. Ходили по гостям.
А между тем, происходили грозные и знаменательные события. Люди ждали чего-то неизвестного. Какая-то тревога придавила всех. Золотопромышленники поспешно уезжали, побросав свои прииски. Появились банды хунхузов и всякого сброда. Затем пришли красные отряды и стало спокойнее. Люди стали верить, что пришла лучшая жизнь. Возобновились занятия в школе. Появились новые стихи и песни. Читали и пели их в школах и клубах, о капиталистах, буржуях, о несправедливости и о новой жизни. Например, такие стихи:
«Каменщик, каменщик
В фартуке
белом
Что ты там строишь, кому?»
«Эй, не мешай-ка,
Мы заняты делом
Строим мы,
строим тюрьму»
«Каменщик, каменщик
В фартуке белом,
Кто же в ней будет страдать?»
«Верно не ты
И не брат твой богатый
Незачем вам воровать»
Или такая вот песня:
Мы веселые ребята,
У нас кудри кудреваты,
Во и боле ничего.
Мы пойдем к буржуям в гости,
Поломаем им все кости,
Во и боле ничего.
Мировой пожар горит,
Буржуазия дрожит,
Во и боле ничего.
Мы буржуев перебьем,
В Сов. Россию
жить поедем,
Во и боле ничего.
В Сов.
России можно жить,
Можно денежки копить,
Во и боле ничего.
Можно денежки копить,
Красный галстучек купить,
Во и боле ничего.
Красный галстучек купить,
В пионеры
поступить,
Во и боле ничего.
Учили стихи о тяжелой крестьянской жизни и о новом времени. А когда умер Ленин, учили такие стихи:
То не солнце закатилось
За горой в вечерний час.
Вождь великий,
вождь рабочих,
Славный Ленин наш угас.
Всех трудящих и рабочих
Он защитник верный был.
Его дело не
забудем,
Будем жить, как он учил.
Жить стало лучше. У Тамары появились платья, белье, ботинки, теплая одежда, форма школьная.
МАТЬ
Они шли, замерзая,
Блуждая в тайге,
Что бы желтый металл
Засверкал
на руке.
Тайга сурово молчала под ослепительным снегом, блиставшем на солнце мириадами искр. Она веками хранила свои несметные богатства в замерзшей земле. А людей нужда и разруха после войны гнали на поиски этих богатств. Гнали по бездорожью, жгучим морозам. Или найти, или погибнуть.
Их было восемь мужчин и одна женщина. Удивительная, красивая и выносливая женщина шла за своим мужем не жалуясь ни на что. Она была готова все преодолеть, лишь бы быть рядом с ним. Шли гуськом друг за другом, ведя за собой лошадей с грузом. Продукты, фураж, палатка, железная печка. Продукты состояли в основном из пельменей, которых наделали на всю дорогу, и калачей.
Шли на речку Алдан, где геологи нашли золото. В Зее об этом узнали, и мать с отцом в числе первых старателей пришли на поиски счастья. Места там были еще необжитые, только якуты со стадами оленей там кочевали. Обычно по трактам в тайге верст через сорок стояли зимовья. В сторону речки Алдан зимовий не было, как и собственно тракта. Пройдено было уже много километров пути. Перевалили через Яблоновый хребет. Преодолели немало сопок, а жилья человеческого все не было нигде видно, ни троп, ни дорог. А вокруг бескрайняя, зловещая, молчаливая тайга с ее глубоким искрящимся снегом, с ее сорокоградусными морозами.
Они уже выбивались из сил, когда увидели в распадке дымок. Там стояло несколько наскоро срубленных избушек.
- Ну вот, кажется, мы и пришли, - сказал Иннокентий, Тамарин отчим.
Наскоро разбили палатку, поставили в нее железную печурку. Сняли груз с лошадей, которых осталось только две, остальные погибли в дороге. Поэтому продукты, которых уже оставалось немного, пришлось нести мужчинам за спиной.
На следующий день, немного отдохнувши, взялись за работу. Четверо мужчин принялись рубить лиственницу для постройки избушек, а остальные пошли искать место, где копать шурф, чтобы добывать золото. Так образовалась артель. Вместе с пришедшими раньше артелями они образовали поселок, который далее превратился в город Алдан.
К МАМЕ В АЛДАН
Зима пролетит и вернётся весна,
Всё снова листвою покроет она.
Через два года после ухода из Зеи, на речке Алдан, образовался поселок, который был поселенцами назван «Незаметный». Поселенцев прибывало все больше. Золота было много. Открылись лавки, в которых все продавалось на золото. Построили школу.
Мать прислала в Зею письмо, и просила отправить Тамару на прииск Незаметный. Письмо привезли возчики, которые приехали с Незаметного за грузом. Время зимнее - февраль. С обозом на Незаметный направлялась и учительница.
Долгая зимняя дорога. Снег искрит, вспыхивает на солнце и слепит так, что глаза болят и слезятся. А нужно идти день за днем за скрипящим обозом. На санях наложен груз, фураж лошадям и продукты людям. Шли от зимовья до зимовья по сорок верст в день. На зимовьях путники ночевали и давали отдых лошадям. Дорога больше шла по рекам, чтобы не преодолевать горы, что было опасно и трудно. На реках тоже подстерегала опасность - наледь. Ее не миновал и этот обоз. Проваливались лошади. Некоторых затягивало под лед. Они ломали себе ноги и тонули. При этом лед трескался. В одну из трещин попала Тамара, очутившись в ледяной воде. Ее выхватил подоспевший мужчина. Девочку укутали в тулуп и посадили на воз, сняв с нее все мокрое.
Но хотя было и трудно, сердечко Тамары ликовало, ведь она шла к маме. Не страшно, что надо идти пешком, что мороз, что не закончила второй класс и что ей всего было меньше десяти лет.
Горячее ели только вечером, когда приходили к очередному зимовью, когда останавливались на ночлег, а днем ели мерзлые калачи на ходу. Ехали не спеша, жалели лошадей, чтобы они не надорвались и не погибли. И так по всей дороге валялись трупы лошадей и верблюдов. Эти горы назывались «тянугусы», потому, что подъем был очень длинным и не крутым. Вот, кажется, поднимешься и будет спуск, но ничего подобного, подъем продолжается. И так целый день. Это было тяжело и для лошадей, и для людей. А были и крутые спуски. Сани напирали на лошадей, и они порывались бежать. Возчики их едва сдерживали.
Иногда шел снег и идя сзади за санями, Тамара с Мариной и учительницей шли за треньканьем колокольчиков, подвешенных под дугами. Идти в снег било трудно, потому, что дорогу быстро засыпало снегом.
Зимовья были некоторые чистые, выскобленные и вымытые до желтизны. А некоторые выстроенные кое-как. Бревнышки, сложенные вместе с корой. Вдоль стен деревянные нары и такой же стол. Спали вместе с китайцами вповалку. Китайцы тоже пробирались какими-то своими тропами в Незаметный, неся туда за плечами контрабандный спирт.
Тамара и ее спутницы сделались черными, блестели только глаза и зубы. А кожу на коленках они уже не чувствовали. Сначала ее щемило, а потом она заскорузла и затвердела. Но все кончается. Кончилась и дорога. Позади тысяча километров пути пешком. Зимой. Шли почти месяц. И вот долгожданный поселок Незаметный, который скоро был переименован в город Алдан, потому что золото было настолько богатое, что он очень быстро рос, настолько много приходило переселенцев. Это была золотая лихорадка, второй Клондайк.
И опять навстречу обозу шла мама. Она, наверное, выходила на дорогу каждый день, когда, по ее расчетам, он должен был прибыть.
Небольшая избушка стояла на склоне горы. В ней жило двенадцать человек мужиков, девочка и отчим с матерью. Мужики спали на нарах в покат, кто на чем. Приискатели не таскали с собой постелей. У отчима с матерью были отдельно сколочены нары на двоих, завешенные ситцевой занавеской. Для девочки в углу маленькие нары.
У приискателей было в обычае, при создании артели выбирать старшим женатого человека, жена которого при этом брала на себя функции повара. Ее все называли матерью независимо от возраста.
В углу избушки стояла каменная печь, а посередине - железная. Каменную печь топили по субботам, устраивая баню. Открывали дверь, пока накаливались камни, и дым выходил на улицу. Затем, мылись, выбросив одежду на улицу.
Золото было всюду. На окошечках в узелках, под подушками, в ушах у женщин длинными висюльками. Но с ним пришел и пьяный разгул. Каждое воскресенье жарились мясные пироги, стряпались пельмени, разбавлялся спирт водой, пенилась бражка, орались пьяные песни под гармонь. Разносилась ругань. Случались пьяные драки. Так росла Тамара. Кого только не привлекал блеск золота. Кто только не шел, не ехал на оленях, на лошадях. Шли и ехали ювелиры, фотографы, учителя. Стали строить избы для магазинов, школы, бани, больницы, клуба.
Тропы превратились в наезженные дороги. Вокруг Алдана по ключам в распадах возникли прииски, а еще дальше в тайге зимовья.
Золота было много, но его нужно было достать. Немало породы приходится перекопать, пока золото дастся в руки. Чтобы выбрать шахту, надо было согреть землю, для того чтобы растаял лед вечной мерзлоты. Сколько трудов положит артель, чтобы выбрать шахту и нередко ее заливали подземные воды.Приезжие ювелиры делали из золота серьги, кольца и всякие безделушки. Денег не было. Все покупали за золото по весу. У мамы тоже были золотые сережки. Хунхузов не было. Городок охранялся военными.
Полученное золото артель делила между собой поровну, равную же долю и на мать. Часть его отделяли на продукты для артели. Удивительное дело, эти грубые мужики при Тамаре вели себя пристойно, не ругались. Если у них и возникал спор, то, при появлении Тамары, они его прекращали.
Работа артелью значительно облегчала труд. Ведь золото на земле не валялось, шахту приходилось рыть глубокую. Над ней строилось целое сооружение, куда из шахт распадка поднимали лошадьми породу в люк, где порода промывалась подводимой желобами водой.
Как-то Тамаре подарили краски. Она разложила лист бумаги на столе и стала рисовать на нем. И вдруг она видит - из зеленой травы, прямо на нее, выходит тигр. В это время вошла с водой мать.
- Мама посмотри, что я нарисовала.
- Это ты? - с недоверием спросила мать.
- Я. Давай повесим над моей постелью.
Они приколотили этот бумажный коврик над Тамариными нарами. Пришли с работы артельщики:
- Где вы взяли такой коврик?
- Тамара нарисовала! - с гордостью сказала мать.
- Да ну, не может быть. Ты смотри, тигр как живой. Я видел тигра, когда был в Уссури, там их ловили.
Все столпились около коврика. Налюбовавшись на коврик, они стали умываться и садиться к столу. И весь вечер был разговор о тиграх. А потом целую неделю ходили из других артелей смотреть на нарисованного тигра.
- А где же ты видела тигра? - спрашивали ее.
- В книгах, - отвечала девочка.
Да, девочка много прочла книг, хотя и было ей десять лет. Ее хозяйка, где девочку оставила мать, любила слушать, и из-за этого и Тамаре пришлось пристраститься к книгам.
Жизнь постепенно входила в нормальную колею. Появился клуб. Ставили пьесы. Показывали кино. Организовывались комсомольские и пионерские организации.
Стали упорядочивать продажу золота. Золото начали сдавать в контору и получали деньги, продажу продуктов прекратили за золото. Да и золото стало убывать. Артель распалась. Тамара с матерью и отчим переехали с прииска в город. Там отчим купил лошадей и вступил в гужевой колхоз, возить грузы из Якутска в Алдан.
Молодежь жила бурно. Сами ставили постановки, с сатирой на религию и буржуазию. Участвовали в праздничных демонстрациях, рисовали карикатурные портреты на Чемберлена, на попов и буржуев.
Выступали красноблузниками и синеблузниками. Сами шили себе блузы из красной и синей материи. Делали на сцене пирамиды с декламацией лозунгов. Ездили в отдаленные прииски выступать со своим репертуаром. Организовывали военные кружки, шили военную форму. Покупали портупеи.
Приходили из гарнизона красноармейцы знакомить с оружием. Учили стрелять, бросать гранаты. Устраивали военные игры, ходили ночью по тревоге в лес, оборонялись от неизвестного врага. Было по-настоящему жутко и тревожно. Ходили по приглашению в гарнизон. Устраивали там игры с красноармейцами, а они устраивали угощение за общим столом. Шли собрания пионерские, комсомольские. Кого-то порицали, кого-то хвалили. В общем, шла полнокровная жизнь.
Комсомолочки украшений не носили. Носили они на волосах красные косыночки и были милы в своей естественной красоте.
Люди были приветливы и гостеприимны. Дома на замки не закрывались, потому что воров не было, да и воровать нечего было. Ценностей у людей не было никаких. А золото и золотые изделия, по установлению государственного порядка на приисках, сдали государству.
На ручьях появились драги. Были введены должности директора, заведующего, бухгалтера, счетовода, появились учреждения. Всем платили деньгами. Вольный вывоз золота в жилые места прекратился. Видно сильные морозы приучили людей к чаю. Пили китайский плиточный чай, и кто бы не пришел в избу, обязательно ставился самовар, знакомый или не знакомый, китаец или кореец, русский или якут - все равно. Садились за стол к горячему чаю и начиналось чаепитие, расспросы, рассказы.
Китайцев и корейцев было много в Алдане. Они садили лук, редиску, разрабатывали огородики. Открывали лавки со своими изделиями, сладостями. Китайских женщин не было. Корейки были, их дети также учились в школе, также вступали в пионеры и комсомол.
Чтобы не вывозили из Алдана золото, была поставлена застава в таком месте, что не обойдешь, не объедешь. Широкая река с обрывистыми высокими скалами. Через нее мост. На мосту проходила проверка вещей, пассажиров, машин и подвод.
К Алдану стали прибиваться якуты. Они строили себе русские избы. Привозили на базар коровье мороженое молоко, оленье мясо, рыбу, дошки, расшитые бисером, унты из оленьих шкурок с ног, отделанные орнаментом, беличьи шапки с длинными ушами, заячьи одеяла.
Коровки у них маленькие, немного больше оленя, лохматенькие, но очень выносливые и привычные к сильным морозам. Им не строят коровников. Они всю зиму стоят на морозе у стога сена.
Среди якуток встречались девушки - подлинные красавицы. На них женились русские мужчины. А русские девушки, бывало, выходили замуж за китайцев, корейцев и якутов. Русские девушки дружили с корейскими девушками и ходили в русский клуб и в корейский летний клуб. Русская молодежь никогда не отделялась от молодежи других наций.
Алдан стал воистину советским городом. В нем не строили церквей, не было священников.
Но были люди старого закала. Не разрешали вступать своим детям в пионеры и комсомол. Одного комсомольца избил отец за то, что он пел безбожную песню на вечере и запретил ему выступать. Конечно, комсомольцы пытались защитить его перед отцом, но он твердо ответил – «не ваше дело».
ЮНОСТЬ
А молодость к нам
Не вернётся теперь,
Пред нею захлопнута
Наглухо
дверь.
Несмотря на занятость, работу (Тамара в пятнадцать лет поступила на работу в контору «Лензолото» счетоводом), комсомольские нагрузки, выступления на сцене, всевозможные кружки и прочее, в душе у Тамары была какая-то непонятная тоска. Природа Алдана не была столь роскошна как на Зее. Не было здесь красивых цветов, только багульник на склонах гор, да хвойный лес. Лиственница по весне радовала своим запахом. Лето было короткое и зачастую дождливое. Сеет и сеет как из сита. А когда солнечно, то солнце упирается своими лучами в склоны гор и становится невыносимо жарко.
Тамара смотрела на высокие горы с гребнем синего леса и думала, что за ними? Когда она уедет за них? Она мечтала и сочиняла целые рассказы, приключения в центре которых была любовь. Появилось желание иметь ребенка. Она представляла себе, как ее маленький сын обнимает ее маленькими ручонками.
Она была как только что расцветший цветок. «Сорвут его преждевременно, и увянет», - говорили между собой мужики, сидя на лавочках возле своих домов. А она шла мимо них гордая в своей красоте, в маркизетовом платье, с двумя косами за плечами до пояса.
Девушка стояла под лестницей, в клубе, которая вела на второй этаж в библиотеку, дрожа от страха.
- Я ее зарежу, - неслось сверху.
- Зачем и за что? - спрашивали его.
- А почему она не хочет дружить со мной, почему избегает меня?
- Но ведь нельзя насильно заставить любить, да она еще и никого не любит.
Тамара узнала голоса своих ребят, с которыми она вместе росла, которые к тому же были ей дальними родственниками, и этого чужого хулигана. Она тихонько вышла на улицу и быстро побежала домой. Пришли эти два паренька.
- Тома, ты не ходи никуда. В школу и из школы мы тебя будем провожать. Этот Сашка, он тебя хочет зарезать.
- Я знаю - сказала Тамара, - я слышала. Я была там, под лестницей.
- Кто, кто? - с тревогой спросила мать.
- Да вот этот Сашка Ворфоломеев.
С этими ребятами, с Костей и Василием, они учились вместе и они добросовестно охраняли ее.
Как-то вечером было комсомольское собрание, девушка оглядывала весь зал, сидя в президиуме, но Кости с Василием не было. После собрания Тамара выбежала вслед за мужчиной, который делал доклад. Он шел как раз по ее улице, мимо ее дома и она старалась не отстать от него. Ночь была ясная, звездная, морозная. Снег, освещенный луной, блистал, переливаясь алмазиками. Мужчина с недоумением посматривал на Тамару и молчал. «Наверное, чего-то боится», - подумал он. Да, Тамара боялась и не напрасно. За ними крадучись, прячась за углами домов крался парень с ножом.
Дойдя до своей ограды, она быстро вбежала в калитку и закрыла ее на засов.- На этот раз тебе повезло, - услышала она уже на крыльце дома. Утром Тамара все рассказала своей матери, и она решила с отчимом найти родителей того парня и все им рассказать, что они немедленно и сделали. После этого Тамара его больше не видела.
ВЕЧНЫЙ ЗОВ
Без солнца жизнь вся увядает,
Без ласки сердце умирает.
«Милый Алеша, почему ты смотришь на меня издалека, что ты хочешь сказать и не решаешься, и не мне улыбаешься своей милой улыбкой», - думала Тамара, смотря на миловидного невысокого роста, но плотного паренька. В ней теплилось доброе чувство к нему. В клубе она старалась подсесть к нему поближе, хотела чтобы и он придвинулся к ней, взял ее за руку. Но только один единственный раз он слегка притронулся к ее руке. Да один раз она зазвала его в дом. Проезжая на машине мимо их дома, он остановился, потому что случилось что-то с его машиной, на которой он возил какое-то начальство. Пассажиров в это время у него не было. Мать знала этого паренька с детства. Его отец работал у них в артели.
- Мама смотри, вон Алеша с машиной, что-то случилось. Я его пойду позову.
- Пойди, доченька, сейчас будем пить чай и его угостим.
Алеша, стеснительно улыбаясь, зашел в дом. Тамара радостно смотрела на него, подливая ему крепкого чая. Выпив чаю, он, поблагодарив, ушел. Потом уехал куда-то надолго.
В клубном зале, набитом людьми, стояла тишина. Все как завороженные смотрели на сцену, на молодого человека, стоявшего за трибуной. Кто он не знала Тамара. Это был чужой, приезжий. Он говорил своим громким голосом, помогая себе жестами рук, и смотрел в зал своими черными пронзительными глазами. Встряхивая своим черным, как вороново крыло, чубом он был красив, как демон. Он мелькнул и исчез как комета, оставив в душе Тамары яркий след.
В маленькую шахтерскую конторку зашел горный инженер. Он был молод, строен, красив. «И зачем он сюда ходит», - думает Тамара. А он, смотря на Тамару, облокачивается на столик к сидевшей, уже не молодой, женщине у другого конца маленькой комнатки, и что-то, улыбаясь, говорит ей. Тамара смущается от его взглядов, опускает глаза, не знает, куда от его взглядов деваться. «И зачем он сюда ходит, если нравлюсь, почему ко мне не подходит, никогда не проведет после собрания. Я же вижу, что он провожает других. Они сами липнут к нему как мухи на сахар. Да и зачем я ему, он инженер, а я кто? Маленький счетоводик. Сижу здесь по комсомольскому назначению. Нет, он просто смеется надо мной».
Лето, тайга стояла в задумчивой тишине, пригретая солнышком. А Тамара шла по дороге в Алдан. Дорога была пустынна, никто не ехал и не шел. Но она не боялась. Она с детства привыкла бродить по тайге. Она любовалась пахучей лиственницей, вдыхала ароматный багульник и не думала ни о чем. Она не знала, что позади, вдалеке, ехал за ней всадник. Он узнал в конторе, что Тамара закончила работу и пошла домой в Алдан.
- Пешком, одна, - взволновался он, взял лошадь и пустился вслед за Тамарой. Проскакав полдороги, он увидел впереди идущую девушку с чемоданчиком в руке. Он вздохнул с облегчением, но догнать ее не решился. Так и ехал за ней далеко сзади, не упуская ее из виду до самого Алдана. Подъезжая к городку, он только тогда пустил рысью лошадь и обогнал Тамару, не взглянув на неё. «Ну вот, даже не поздоровался», - подумала Тамара. «Что бы мог я ей сказать, она ребенок, ей еще в куклы играть. Надо ждать», - с какой-то горечью и досадой подумал он. Но другие не ждали.
Шла постановка в клубе. Тамара сидела между двух пустых мест. К ее ряду подошли двое мужчин. Один был с окладистой черной бородой. В перерывах заводил с ней обычный разговор. Нравится ли пьеса, как ее имя и так далее. Тамара неохотно им отвечала. Ответит и молчит. Как только кончилась пьеса, Тамара быстро пошла домой, но ее догнал тот, что с черной бородой.
- Куда вы так быстро спешите. Еще рано, погуляем немного.
- Да нет, мама беспокоится.
- Тогда разрешите, я вас провожу. - Ему хотелось узнать, где она живет.
- Ну, что ж, если хотите.
На второй день.
- Разрешите. Здравствуйте.
В дверях стоял молодой человек. Чисто выбритый, тщательно причесанные волнистые черные волосы.
- Можно мне видеть Тамару? - Тамара вышла из своей комнатки.
- А вы кто?
- Вы меня не узнаете? Я же вас вчера провожал, только был с бородой, - улыбаясь, сказал он. - Пришел вот за вами, может пойдем погуляем, сегодня воскресенье. И погода хорошая. Вы разрешите, - обратился он к матери Тамары.
- Да пусть, как хочет, - а вы проходите, садитесь.
С тех пор начались частые гуляния - в лес, по скалам.
- Посмотри, какой здесь глубокий обрыв, а внизу течет речка. Мы спуститься туда не сможем, здесь очень гладкая стена, а мне хочется пить.
- А мы спустимся по этой стороне, по которой взошли сюда, - сказал Марк, так звали его. Внизу протекал быстрый, не глубокий, но широконький «ключ», небольшая реченька, весело катя свои воды через камни и напевая свои лесные песенки.
- Ой, там на той стороне кажется кукушкины сапожки, они так хорошо пахнут, только как перейти.
- А вот так. - Марк подхватил на руки Тамару и стал осторожно переходить речушку по камням.
- Хочешь, в то воскресенье съездим на Селигдер. Возьму лошадей и мы верхом съездим. Мне надо там кое с кем поговорить по делам.
- Поедем, - согласилась Тамара, - я уже умею ездить верхом и не боюсь лошадей. В нашем дворе стоят колхозные лошади. Папа председатель. Он мне не родной, но хороший. Иногда он мне разрешает покататься верхом или зимой в санях. Лошадям нельзя долго стоять в конюшне, поэтому он мне их и дает для разминки. У нас стоит лошадка, она называется «Ветерок». Это маленькая серая лошадка, она так быстро бегает, как ветер. Мне ее запрягут в сани, и я прокачусь вокруг городка. Хорошо, прямо петь хочется.
Так прошло короткое лето. В один зимний вечер Марк завел в ограду запряженную лошадь. Зашел в дом, разделся и сел к столу. На стол он поставил четвертушку спирта.
- Ну вот, родители, я забираю у вас Тамару. Меня перевели на Селигдер главным энергетиком, а без Тамары я ехать не могу, я ее люблю.
- Да как же так? - заволновалась мама, - Она же совсем молода и ничего не умеет делать.
- Ничего, я ее научу, я все умею делать.
- Когда же ты думаешь ее забирать?
- Сейчас же, я уже и квартиру получил, и приехал на селигдерской лошади. Сейчас мне некогда, у меня там дела. А потом приедете к нам отметить нашу свадьбу - здесь недалеко.
- А как же работа, доченька.
- Я уже рассчиталась, мама, - ответила уже одетая Тамара.
А ГДЕ ЖЕ ЛЮБОВЬ?
Так смирись же душа,
И не рвись никуда.
Для тебя нет покоя
Нигде,
никогда.
Никогда ей не хотелось, не приходило в голову броситься ему на шею при встрече, поцеловать, прижаться к его груди. Она не любила поцелуев. И он ее никогда не целовал. Ей нравились его черные кудри, его большие глаза, и что он из далекой Украины, из-под голубого жаркого неба, и что он так смело сказал ее матери, что он ее любит.
А он любовался ею, ему нравилось, что ему все вокруг говорили, что какая молоденькая, хорошенькая у него жена. Он играл ею как игрушкой, рассказывал ей свои похождения с другими девушками, думая возбудить в ней ревность, а она не ревновала. Но ей хотелось дитя, такого же черненького как муж. Она видела в мечтах, как он, маленький мальчик, обнимает ее своими маленькими пухленькими ручками за шею. Но дитя не было.
Летом ее мужа перевели на Средний Серебровск. Туда, где она раньше немного работала в конторке, куда часто приходил инженер. Там работала еще та женщина, с которой он все время разговаривал. Встретив Тамару, она стала ее ругать:
- Что ты наделала, за кого ты вышла замуж, он же хвастун, он же всю твою жизнь изведет. Все тебя жалеют, из-за тебя Жорж уехал, как узнал, что ты вышла замуж. Он так себя ругал, что упустил тебя. Он думал что ты еще девочка, хотел подождать тебя немного пока подрастешь. А ты вот - на тебе. Сотворила. На вот тебе, он оставил на память. Велел передать тебе давно уже, а я все не могла тебя увидеть.
- Да он мне нравился, но мне казалась что он такой образованный, красивый. Совсем не такой как все. И я стеснялась его, и думала, что он смеется надо мной, когда разговаривал с вами.
- Смеется, да он все время говорил, какая ты славненькая, какая хорошенькая.
В письме были одни только стихи. Тамара их на всю жизнь запомнила:
Мечты мои, мечты,
Вам предназначено не
сбыться.
Как вихрь ворвались вы ко мне,
Открыли дверь моей темницы.
И вдруг рассыпались, оставив
Пустыни
ледяной молчанье
И одиночество среди тайги.
Прощай!!!
Тамара затосковала.
- Мара, давай уедем. Если я тебе надоела, оставишь меня где-нибудь по дороге. Я не хочу, чтобы ты меня здесь бросил. Я не хочу при маме, не хочу чтобы все это знали и смеялись надо мной.
- Ну что ж, поедем в Харьков. Только я тебя никогда не брошу, и не выдумывай.
Жили молодые в веселенькой квартирке. Это была солнечная, с обтесанными бревнами, комнатка, кухонька, с сенями и кладовочкой. Мара был хотя и молод - восемнадцать лет, но был способный, хорошо разбирался в электротехнике, ему доверяли ответственные должности. Деньгами Тамара не интересовалась, не знала сколько муж получал и что по чем стоит. Во всем доверялась ему.
В тридцать третьем году Тамара с мужем покинули Алдан и направились в Харьков.
В ХАРЬКОВЕ
Побежала б я вдаль к горизонту,
Но к вечерней заре не успеть.
Был серый, пасмурный день. Тамара сидела на пролетке с мужем и смотрела с тоской и с какой-то смутной тревогой на сырые стены кирпичных домов. Харьков ей не понравился. Она сразу затосковала по синим горам, по тайге. А здесь все дома и дома, на которых были непонятные вывески.
- Мара, что это за «перукарня», пекарня что ли, да?
- Да нет, это парикмахерская, - смеясь объяснял он ей.
- А это – «лазня»?
- Это баня, вот приедем и пойдем мыться. А вот и наш дом. Это были частные домики в переулке. Побелены мелом, это тоже удивило Тамару. В Алдане были деревянные домики ничем не обмазанные. Мать Марка их не ждала. В городе была какая-то гнетущая тишина. Когда они вошли в комнату, мать на стук двери спросила.
- Павка, это ты?
- Нет это мы, - ответил Марк.
- Ой боже, это ты, Мара, - воскликнула мать, оторвавшись от шитья на машинке.
- Я, а это моя жена.
- Какая славненькая, проходите, раздевайтесь, а я сейчас хоть чаю вскипячу. Угостить мне вас нечем, в городе ведь голод. Вы так неожиданно, хлеба нет. Вот шью, кой-как перебиваемся, да квартирант иногда достает хлебушка.
- Мама, я...- вдруг раздался мальчишеский голос. В комнату влетел мальчик и в растерянности остановился, смотря на Марка и Тамару.
- Ну, здравствуй, Павлуша...
- Здравствуй, - стесняясь прошептал Павлуша. Это был худенький, смуглый двенадцатилетний мальчик, - мама, вот возьми хлебушка.
- Как же ты смог? - обрадовано спросила мать.
- А мне дядя милиционер помог.
- Ты, мама, не беспокойся, у нас есть деньги, на вот пока на харчи, а потом я поступлю на работу, а Тамара будет доставать хлеб. Проживем.
Это был тридцать третий год. От голода пухли люди, и нередко можно было увидеть мертвецов прямо на улице.
Тамаре приходилось ночевать под хлебным магазином, чтобы достать буханочку хлеба. Больше не давали. Очереди были огромные, а хлеб привозили на лошади, одну будочку. Задним не хватало. Около дверей магазина возникала борьба, кто посильней отталкивал слабых. Без милиции не обходилось.
Устраивали цепь, чтобы удерживать толпу. Старались попасть в эту цепь. С помощью милиционера по одному из цепи проходили в магазин в первую очередь. Тамара тоже старалась попасть в цепь. От недоедания, от этих ночных дежурств она стала слабеть. У нее от запаха горячего хлеба кружилась голова и она падала у прилавка. Обо всем этом она написала матери в Алдан.
Но на полях созрел хлеб. Урожай был высокий. В деревнях убирать его было некому, все бросились в город за хлебом. Людей, приехавших из деревень, собирала милиция и отправляла назад.
На уборку хлеба посылали людей с заводов. Поехали и Марк с Тамарой. Оба они не умели вязать снопы. Марк хоть воду возил, а Тамара ничего не делала, правда потом лук убирала. Им варили галушки, детей у них пока не было и семья выжить смогла, хотя и недоедали.
ПИСЬМО
В голубой оправе
Загорелся свет.
Темноты глубокой
Не было и нет.
- Кеша, пришло от Тамары письмо.
- Что пишет?
- Да плохо там, голодают, она совсем слабая, надо помочь.
- Как же мы можем помочь?
Они долго думали, мать извелась, не могла заснуть ночами. Все мысли ее были там, где дочь. Рисовались всякие жуткие картины, что дочь может от голода умереть.
- Знаешь Кеша, мне давно хочется съездить в Едет, к матери. Я ее давно не видела. Старая она уже, да и тятя старый. Да и к твоей матери надо бы съездить. Пока еще не холодно ехать с детьми.
- Да что ты предлагаешь?
- Давай продадим дом, рассчитывайся из колхоза и поедем в Едет, а оттуда съездим за Тамарой.
Отчим приехал за Тамарой в разгар уборки и увез ее. Марк затосковал не на шутку.
- Ты что ходишь как опущенный в воду, она тебя чем-нибудь опоила? - говорила с досадой мать. - Вон сколько девчат, чем тебе Таня не такая, ты же с ней дружил еще до отъезда в Алдан.
- Мама, Тамара тихая, покорная, она никогда ничего не требует. Она таежная, скромная девушка, неизбалованная. А здешние, та же Таня, да они капризами изведут.
- Вот уехала, а ты остался, может кто и соблазняет ее.
- Нет, мама, она этого не сделает, да и кому там, в деревне соблазнять, а я вот подзаработаю деньжат и тоже поеду туда.
- А что же тебя не взял туда ее отчим?
- Да он сказал, что у него уже денег осталось мало, хотя бы им двоим хватило. Дорога ведь дальняя, а там еще от станции Тяжин надо сто километров ехать на лошадях.
- И опять ты уедешь от нас?
- Ну что же, мама, я ее люблю, других мне не надо, а к тебе мы еще приедем. Да ты и не одна здесь. Вениамин, Женя, Павлик, они же не уезжают.
В ЕДЕТЕ
Капают слезинки
С крыши за окном.
Плачут все былинки,
Плачут, но о чем?
Тамара не могла наесться хлеба, калачей, лепешек, шанежек и блинов, которые пекла бабушка. Бабушку она увидела впервые, это была высокая светловолосая, лет шестидесяти женщина. Еще не седая, энергичная. Был и дедушка. Кучерявый, черноволосый, еще не старый мужчина. Но у него не было одной ноги - была деревяшка. Еще был мамин брат и сестра, ровесница Тамары - Ульяна. Изба была старая, с низкими потолками и окнами маленькими. Деревянные лавки по стенам. Около них непокрытый ничем, выскобленный стол. Двор был большой. У речки за огородами стояла баня. Хозяйство было небольшое. Одна корова с телком. Несколько баранов, куры и гуси. Сама деревня была небольшая, в одну улицу, глухая, далеко от райцентра. Было скучно. Одно у Тамары было развлечение. Ее маленький братик родился у мамы недавно. Ему было девять месяцев. Она брала его из зыбки, прижимала к себе, качала на руках и целовала, целовала.
И еще писала Марку письма, в которых ласково его называла, писала ему стихи, звала. Он должен был идти в армию. Но его почему-то не призвали. Зимой он приехал к Тамаре.
Но странное дело. Тамара не чувствовала, что соскучилась о нем. Когда он приехал, ей было как-то досадно и болела чем-то душа. Они ходили в лес и смотрели на глухарей, которых здесь было много. Марк жалел, что у него нет ружья.
Они пробыли здесь недолго. Нужно было ехать в Алдан зарабатывать деньги. И они поехали с обозом, везли в район хлеб. Одна подвода ехала без хлеба. В ней ехала укрытая тулупами Тамара. Было морозно. Марк шел рядом, время от времени подсаживался на сани и спрашивал Тамару, не замерзла ли.
- Нет, не замерзла, скоро ли будет этот Шарыпов?
- Да говорят скоро.
В Шарыпове они пересели в машину. Она шла до железнодорожной станции Тяжин. Сидя в кузове машины, Тамара вдруг вскрикнула:
- Мара, волк!
Волк стоял на обочине дороги и смотрел на машину, он был большой и рыжий. Как только машина мимо него прошла, он, не спеша, перешел дорогу и скрылся в лесу. Тамара никогда не видела волков и ей стало жутко. Все вздохнули с облегчением. Хорошо, что в это время ничего не случилось с машиной.
СНОВА В АЛДАНЕ
И не знаю, куда мне лететь.
Полетела б к горячему солнцу,
Но боюсь я в полете
сгореть.
Со станции Невер теперь была уже проложена трасса и с Невера возили грузы на машинах и ходили для пассажиров автобусы. В автобусе было холодно. Окна замерзли. Сквозь них ничего не было видно. Некоторые пассажиры везли с собой лук. Другие кошек, прижимая их к груди, чтобы не замерзли. А Тамара вспоминала, как она десятилетней девочкой прошла этот семисоткилометровый путь пешком. Теперь через реки были мосты.
- Тамара, ты не замерзла? - спросил Марк, оторвав ее от воспоминаний.
- Нет, что ты, в таком-то тулупе.
В Алдане Марка снова направили в Средне-Серебровск электриком на драгу. Дали квартиру - опять комната и кухня. Привезли дрова, воду. Тут уже Тамаре стало тяжело жить. Марк стал погуливать. Тут Тамара впервые стала матерью. Родилась девочка. И такая она была хорошенькая. Темные бровки, еще только чуть намеченные, шнурочками пролегли над большими глазками. Курносый носик над красивыми губками.
А Марк объявил ей, что теперь Тамара от него никуда не денется, а он не нагулялся. И правда. Мамы здесь не было. Идти было некуда. Девочку назвали Лилей, по предложению одного американца, работавшего на драге по контракту. А через год родилась еще одна девочка - Зоя. Работы стало много. Яслей и садиков тогда не было.
«Доченька, да ты скатилась с дивана. Хорошо, что я постелила тулуп возле дивана. Не зашиблась и спит», - войдя, подумала Тамара. Поставив сумку с продуктами, она подошла к дочери, подняла ее и положила на подушку. «Надо свинью накормить и ужин приготовить. Скоро Марк придет».
Зимой поросенка они держали на кухне, а в курятнике курей. Марк не помогал Тамаре по хозяйству. С работы приходил поздно. А если и приходил раньше, то занимался своими делами. Купил ружье «Зауер три кольца», двуствольное, лил дробь, заряжал патроны, готовился к охоте.
- Ну и далеко ли вы пойдете на охоту и с кем? - спросила Тамара.
- Да ты не знаешь его. Он в Алдане часовой мастер. Зайдет за мной.
- И надолго ты меня оставишь одну.
- Да дня на два. Здесь не так далеко, сейчас перелет гусей, его знакомые ездили, привезли много гусей. Рассказали ему где это. Там озеро.
Через два дня они уехали с попутным якутом на оленях. Тамара ждет. Нет их и через два дня, и еще три дня, а их все нет.
- Да где же это озеро? - Марк волновался. Они идут по сыпучему снегу уже три дня. В мае на солнцепеках пригретый солнцем снег превращается в гранулы и становится сыпучим, как сахар. По нему очень трудно идти. Идущий человек проваливается в него и сползает по склону вместе со снегом. Подниматься по склону очень трудно. Получается шаг вперед, два шага назад. Охотники измучились вконец. Наконец они дошли до безымянной речушки. Она была полноводна и довольно глубока. На берегу стояла избушка.
- Избушка! Может там кто-нибудь есть, тогда мы спасены. Узнаем как нам отсюда выбраться и отдохнем.
У них прибавилось сил. Они приободрились и поспешили скорей спуститься по склону горы на берег речки. У избушки не было никого. Все было тихо. Зайдя в избушку, они никого там не увидели и не было ничего, чтобы говорило что здесь кто-то живет. Но они там нашли топор, пилу и гвозди.
- Здесь, наверное, жили геологи, - сказал Марк.
- Ну, хоть отдохнем и выспимся хорошо, печурку затопим, вот и дрова сухие есть. А завтра утром пораньше пройдемся по берегу, может что и убьем.
Вскипятили в котле чай, поужинали из домашних продуктов и легли спать. Встали с восходом солнца.
- Знаешь что, наверное, не пойдем мы на охоту, а давай-ка лучше делать плот и на нем спустимся вниз. Может приплывем к какому-нибудь поселку. А терять время попусту смысла нет, все одно, здесь ничего и нет, - предложил Марк.
- Ну что ж, давай, - согласился товарищ, - а из чего будем делать?
- А вырежем стену из избушки, - предложил изобретательный Марк.
Так они и сделали. Спустили маленький плот на разбухшую от талого снега речку. Побросав на него ружья, котомки, они вскочили на плот, оттолкнулись от берега и вода их понесла.
- Марк! Смотри! Впереди дерево поперек лежит!
- Я вижу! Надо к берегу пристать!
Но было уже поздно. Их уже внесло в круговорот. До берега было недалеко и Марк успел выбросить свое ружье на берег. А товарищ не докинул и ружье пошло на дно. Плот ударился о дерево и перевернулся. Марк с товарищем оказались в воде. Они успели ухватиться за дерево и с его помощью выбрались на берег. Мокрые, дрожащие от холода и испуга, они в растерянности не знали что делать. А дело уже шло к вечеру. Собрав все свои силы, они пошли собирать сушняк для костра и пихтовых веток для шалаша и подстилки на снег. Соорудив шалаш, настелили в шалаше веток, разожгли костер (у Марка нашлись сухие спички в верхнем кармане рубашке) и легли спать. Среди ночи Марк почувствовал, что его что-то подпекает и в шалаше стоит едкий дым.
- Эй, - толкнул он товарища, - мы, кажется, горим!
Они выползли из шалаша на четвереньках, на них дымилась ватная одежда. Катаясь по снегу, они кое-как затушили тлеющуюся вату.
У Марка штаны сгорели наполовину. Ругаясь и проклиная все на свете, голодные, они на рассвете двинулись дальше пешком. Шли по распадку небольшого ключика. Пройдя несколько километров, они увидели стадо оленей и с ними пастух якут. Охотники подошли к нему. Радостно поздоровались с ним. Отвечая на приветствие, пастух с удивлением смотрел на них и качал головой.
- Это..., гори!
- Да подгорели немного, ты нам скажи, как нам выйти на дорогу.
- А эта гора, надо перейти. Там дорога.
И они с трудом начали подъем на сопку. Наконец поднявшись, они увидели дорогу. Спустившись, они обрадовано пошли по ней. Дорога была знакома. Она вела в Алдан. Солнце клонилось к закату. Их нагнала подвода.
- Садитесь горе-охотники, подвезу.
- А ты куда?
- В Алдан.
- Мне по пути, - сказал товарищ Марка.
- А мне нет, мне вот подняться на эту горку и я дома, - сказал Марк.
- Ну, тогда до свидания, неси гусей жене, - съязвил товарищ.
- А ты свои, неси, - не остался в долгу Марк.
Товарищ поехал на подводе, а Марк начал подниматься. Хотя охота явно не удалась, тем не менее хоть три куличка Марк домой нес. Но не так-то легко было подняться на эту гору. Только, только поднимется вверх, и опять съезжает назад по сыпучему снегу. Только, только увидит огни драги и свой домик и скользит назад.
Но, наконец, перевал преодолен. Но с другой стороны снега еще больше. Идти по нему стало совсем невозможно. Спасало только то, что было много пней. Марк, становился на пень и с него прыгал в направлении следующего, частично допрыгивая, частично пробегая, частично сползая с потоком снега. А огни дома все также далеко и уже ночь...
А дома Тамара сидела у кроватки дочери и думала. Недавно она шла с Орочена и встретила Алешу. Он ехал по дороге на Орочен. Увидев ее, он остановился и вышел из машины.
- Здравствуй Тамара.
- Здравствуй Алеша.
- Вот мы и увиделись.
- Да поздно только.
- Ну, как ты живешь. Говорят, что муж тебя обижает?
- Да не очень.
- Я тоже женился, а жить с ней не могу. Сейчас с ребенком отправил ее к матери. Не знаю, что будет дальше. Такой как ты мне не найти, и зачем ты вышла рано замуж?
- Ты, Алеша, к этому не стремился, а мне надо было, - вздохнула Тамара.
И думала Тамара, что Алеша уж не бросил бы ее из-за какой-то охоты. Помогал бы ей с хозяйством. Ведь ей тяжело.
Кто-то стукнул дверью. Тамара вышла из комнаты и ужаснулась - в дверях стоял Марк. Обгорелый, обросший, закоченевший и на поясе у патронташа висели три куличьих головки. Марк совсем про них забыл, и не заметил когда оборвались тушки.
- Тамарочка, я думал что тебя уже не увижу, - сказал Марк дрожащим голосом.
Короткое лето кончилось. Родилась у Тамары еще дочь. В Алдане нет весны и осени. Лето без весны, Зима без осени. Тамаре становится все тяжелей и тяжелей справляться с двумя маленькими детьми и домашними делами. Помочь ей было некому.
- Мара, я не могу больше так, - обратилась она к мужу, - тебя никогда нет дома, тебе все время некогда. А мне надо натопить квартиру, наносить воды, накормить всех, сходить в магазин. А детей не на кого оставить. Скоро морозы, еще будет трудней, может поедем в Харьков. Там хоть теплей, да и твоя мама с детьми поможет.
- Ну что ж, поедем, только мне нужно будет сразу вернуться доработать по договору. Немного осталось.
И вот они в поезде, по дороге в Харьков. Мужу не сидится на месте. Он куда-то исчезает, потом появляется вновь. Когда поезд подъезжал к станции Чаны, он заявляет, чтобы Тамара собиралась, потому что они сойдут с поезда. Тамара безропотно собрала детей и оделась сама.
Зачем они здесь сошли, она не знала. Потом выяснилось, что ему кто-то это посоветовал, потому что здесь богатая охота, сплошные озера, и Марк с ружьем будет жить здесь припеваючи, на базарах всего полно и дешево. Правильно, на базаре было всего завалом и все дешево.
Марк нашел домишко на две половины. В одной половине жила семья, вторая пустовала. В этой пустующей половине из-за непригодности к зимовью никто не жил. В ней была русская печь в углу и железная посередине. И Марк решил поселить здесь семью.
В этом селе было трудно с дровами. Потому что здесь лесов было мало, в основном береза. Марк выписал порядочную поленницу. Купил на базаре целую тушу свинины и тушу баранины. Оставил Тамаре немного денег, и уехал.
Они с Алдана привезли с собой два чемодана ситца, фланели и швейную машину, чтобы шить детям. Но Тамаре нужно ходить за хлебом, молоком. А идти порядочно. Дом этот стоял на краю села. Нужны были и картошка и овощи а детей оставить одних нельзя и она просила девочку соседки присмотреть за детьми. Чемоданы не запирались, кладовка тоже, и соседка этим пользовалась, воровала мясо, крала материал. Кладовка была общая. В избу без Тамары соседка заходила и хозяйничала, как хотела. Крала также дрова.
Тамара видит, что все у нее приходит к концу, а до весны еще далеко. Она написала мужу, чтобы он приезжал. И вот, закончив все дела в Алдане, он приехал.
И тут началось. Гости в гости. Все лезли в друзья, разнюхав, что у него есть деньги. Он начал пить. Тамаре, конечно, это не нравилось. Однажды он сам наготовил всего, наставил на стол выпивку и закуску, не обращая внимания на Тамару. Она сидела на кровати с детьми, а они сели за стол и начали пировать вместе с Марком.
И тут Тамара взбунтовалась. Она встала с кровати, подошла к столу и вылила все на пол.
- Уходите сейчас же все отсюда? - крикнула она.
Конечно, гости ошалело смотрели на нее, но потом один за другим начали уходить. Ушел и Марк. К утру он пришел в разорванной одежде и с оторванными рукавами.
Деньги, конечно, ушли быстро. Хоть и дешево было все, да купить не на что. Марк пытался охотиться, но ничего у него не вышло. Пошел в колхоз работать, но заработки там были плохие.
А тут у Тамары заболели дети корью. Старшая дочь была уже при смерти, застудилась и корь не высыпала наружу. В больнице не могли ей помочь. А Тамара где-то прочла как надо спасать от кори в таком случае, и ей это удалось. А у младшей дочки корь прошла благополучно.
Итак, денег нет, заработка тоже. Марк решает продать ружье на билеты, чтобы доехать до Харькова.
И СНОВА НА УКРАИНЕ
Шумят сады, перед грозою,
Вдали уж молния блестит.
Было лето. В саду перед домом сидела молодая женщина с двумя маленькими девочками. Одной девочке было годика три, другой два. Женщина с тоской смотрела на закрытые ставни и думала: «Когда же она проснется, и мы сможем пообедать, дети уже проголодались». Наконец скрипнули сенные двери и на пороге показалась заспанная седая женщина.
- Мама, дети уже есть хотят, - несмело произнесла Тамара
.- Сейчас я открою ставни и схожу на базарчик, что-нибудь быстренько приготовлю, - открывая ставни она продолжала говорить. - Засиделась я за шитьем допоздна. Днем соседки не дают шить, то одна, то другая.
«Да скоро уже обед, а мы еще не завтракали. Что за привычка, день проспать, ночь при свете шить. И так уже на одном глазу подагра, - думала Тамара. - Сейчас лето, мы можем в саду подождать, а зимой что будет. И вообще, где тут жить, когда и комнату отобрала ее сестра, когда мы были в Алдане, а она с Павликом осталась в одной кухоньке».
Наконец к вечеру обед был готов.
От всех волнений последнего времени у Тамары на нервной почве развилась базедка. Врачи советовали выехать из Харькова в сельскую местность.
Как-то вечером Марк сказал:
- Я был на сахарном заводе в Хатмыше. Там нужен электрик, дают квартиру. Вот и ключи уже у меня. Завтра и едем.
- И я поеду с вами, - сказала его мать.
- А как же Павлик? - спросил удивленно Марк.
- Таня посмотрит за ним, сестра же она мне, да и не надолго я с вами.
- Сестра, - буркнул недовольно Марк, - комнату отобрала, а вас в кухоньку.
Большая двухкомнатная квартира с большой кухней, с сенями, кладовкой, напротив квартиры сарай, погреб. В квартире старый диван, два простых стола, в кухне и комнате. А накрыть их нечем. У них ничего кроме старого матраса нет.
В первую получку Марк поехал в Харьков и купил Тамаре осеннее модное пальто и лисью горжетку, а шляпа у Тамары была. В этой одежде Тамара чувствовала себя барышней, а где-то даже интеллигенткой. Марк повел ее на завод, чтобы показать какая у него жена. На заводе ей все показывали, рассказывали, принимая ее за знающего человека, а она все слушала краем уха и ничего не понимала, только замечала как на нее смотрят.
Свекровь пожила с ними осень, зиму, а весной уехала домой в Харьков.
Летом Марка попросили из соседнего колхоза построить электростанцию и обучить электриков. Он согласился. А когда пустили станцию и осветили колхоз, решили по этому поводу устроить вечер. За Марком и Тамарой прислали запряженную в пролетку лошадь. Вечер был на славу. Чего только не было на столах. Были благодарственные речи в адрес Марка. А потом им привели корову.
- Как же я ее буду доить, я же не умею, да и боюсь ее.
- Ничего, привыкнешь, научишься, не боги горшки обжигают, - высказал свое мнение Марк.
Взяла Тамара ведро и пошла в сарай. С опаской подошла к корове. Дав ей кусок хлеба, погладила по шее.
- Кирпочка, - ласково сказала Тамара, и села доить. И сама себе удивлялась, что дойка получается, видимо крестьянская струнка жила в ней.
Марк недолго удержался здесь. Поссорился с главным инженером и они переехали на сахарный завод в Конгрессовке. Здесь также получили квартиру с сараем и погребом. В сарай поставили корову. А потом им привезли поросенка, сено корове, овощи, в счет оплаты за подстанцию. Уход за коровой, поросенком легли на плечи Тамары. Марк ей не помогал. А маленькие девочки, взявшись за руки, все время куда-то убегали. А рядом под окнами озеро, и Тамара дрожала от страха, чтобы они не утонули.
Но как Тамаре не было трудно, время шло, дети росли. И вот уже родился у нее сын. Свекровь опять жила у них. Был неурожайный год. Засуха. Сено возить из колхоза перестали. Жома на заводе тоже не стало, не уродились сахарные бураки. Марк продал корову.
Сыну не было еще двух лет, а у Тамары намечался еще ребенок. Но вот июньское воскресенье, голос Левитана. Война.
Провожали мужей, сыновей на фронт. Провожала и Тамара Марка на станцию, а сама думала, как же теперь жить. Она надеялась, что это ненадолго и муж скоро вернется, и вот он уехал. А потом Марк прислал весточку о том, что пока они стоят в Харькове. И просил, чтобы она приехала с соседом, сын которого был вместе с Марком. И вот, зарезав свинью, она повезла в Харьков мужу домашней колбасы. Приехав туда, она его увидела уже в военной форме.
- Разве ты не скоро приедешь? - спросила она.
- Нет, Тамарочка, наверно не скоро.
- Как же мы будем жить, - заплакала она, - ведь у нас ничего нет в запасе, а у меня еще будет ребенок.
- Не знаю, я ничего не могу сказать.
И они расстались.
В Харьков Тамара ехала пригородным поездом, а назад добиралась товарняком. Не доезжая Золочева, возле Черноглазовки, поезд внезапно остановился. Ехать дальше было нельзя. Разбомбило пути. Все сошли с поезда и пошли пешком. По тракту, ведущему в Конгрессовку, идти километров двадцать.
Надвигалась ночь, все пошли быстрым шагом. А Тамара не могла. Она отстала от всех, падала, запинаясь в темноте. Но Александр, с которым они ехали в Харьков, не бросал ее, он помогал ей идти. И так они уже поздней ночью добрались домой, усталые и печальные.
Надвигался голод. Все сильно подорожало. Свинину съели. Рвали лебеду. Тамара ослабела совсем. Свекровь еще где-то брала заказы шить. Брала старшую девочку, Лилю, с собой, ходила просить милостыню. Меняли на продукты все, что только можно, из того немногого что у них было. Завод эвакуировался. Работать было негде. Какое-либо снабжение прекратилось. А вот и зима. Ночью в Конгрессовку въезжают немцы. А Тамара рожает четвертого ребенка. Он родился слабеньким, худеньким. Назвали Леничкой.
Утром зашел немецкий офицер, а с ним два солдата. Усевшись в кресло у письменного стола, он стал тыкать на всех пальцем, говорить «Вэк, вэк» и показывать на кухню. Свекровь стояла на кухне у печки и варила рыжий сахар. Зайдя в комнату, она стала офицеру объяснять (она немного знала немецкий язык) и показывать на Тамару, лежавшую в кровати с новорожденным, что у нее только-только родился ребенок. К ней подошел один из солдат и стал совать ей в руки котелок, показывая на сахар. А второй стал что-то быстро говорить офицеру, уже расзувавшемуся. Свекровь насыпала сахару в котелок и они ушли.
Много наделали немцы здесь бед. Оправившись, Тамара пошла к знакомой женщине и увидела у дороги на столбе двух повешенных, старика и молодого парня. Она вернулась домой, дальше идти она не смогла. Расстреляли какую-то девушку, объявив ее партизанкой. Комендант увез в поле девушку и убил за то, что она не хотела у них работать. Избили женщину резиновыми палками за то, что она шла по воду в комендантский час, отбив ей все внутренности. Выстрелили и в Тамару за то, что она вечером хотела выйти на крыльцо, но к счастью пуля ее не задела. Так дожили до весны сорок второго года.
Когда земля оттаяла, стали искать прошлогодние бураки, картошку. У Тамары не было молока. Леничку нечем было кормить и он умер. Умер.
Но Лиля, Зоя и Валерик живы, хотя и худые. Голодные, они бродили по Конгрессовке, где сопрут чего съестного, а где и сжалится над ними немецкий повар и сунет буханку хлеба. Ведь в немецкой армии не все были озверевшие фашисты, были люди, не верившие Гитлеру, люди у которых дома остались свои жены и дети.
Однажды в дом Тамары зашел немецкий офицер. На стене он увидел фотоаппарат «Фотокор». Не говоря ни слова, он снял его с гвоздя и ушел. Это была единственная вещь, оставшаяся от мужа. Тамара дорожила ею и не могла решиться поменять его на хлеб. Но через некоторое время к дому подъехал немецкий мотоцикл. Из него солдат-мотоциклист достал мешок и внес его в квартиру Тамары. Это был хлеб.
В доме была ручная мельничка, на которой свекровь с Тамарой мололи зерно. Как-то из этой муки свекровь жарила оладьи. Привлеченный запахом, старый обозный солдат топтался возле дверей. Свекровь позвала его и угостила оладьями. Съев оладьи, солдат начал что то говорить, смешивая немецкую речь с ломанной русской. Он говорил, что Гитлеру будет капут, а Сталин победит.
А летом немцы как-то быстро собрались уходить. За ними пришли наши. Но недолго они были. Возле дома, где жила Тамара, стали красноармейцы ставить зенитки. Свекровь сказала Тамаре: «Надо уходить, здесь опасно оставаться». И они, собрав детей, отправились на хутор.
Уже подходя к хутору, они услышали далеко-далеко гул немецких бомбардировщиков. Бегом они добежали до хутора и там, в одном из домов, их спрятали в погреб. Через некоторое время со стороны Конгрессовки послышались мощные взрывы. Когда взрывы затихли, Тамара с детьми и свекровью отправилась домой.
То что они увидели, их потрясло. Их дом уцелел, хотя был поврежден и не было в окнах стекол. На месте соседнего дома зияла большая воронка. Зенитка возле дома была покорежена, а возле нее лежали мертвые солдаты. Люди из соседнего дома остались в доме на время бомбежки. Теперь их никого не осталось в живых. Соседи из Тамариного дома и родственники погибших бродили по развалинам, пытаясь найти хоть какие-нибудь останки.
После этой бомбежки снова пришли немцы. В квартире у Тамары остановилась группа эсэсовцев. Детей они загнали на печь, мать и свекровь на кухню. Сапоги поставили сушиться к печке. Лиля и Зоя свесились с печки и стали соревноваться в попадании плевками в сапоги. Это увидел один из солдат. Схватив за загривки детей, он их повыбрасывал на кухню.
С едой стало несколько лучше. Собирали колосья, которые на полях сами проросли, яблоки в садах, крапива, лебеда. На хуторах сажали огороды и засевали поля. Свекровь брала заказы шить. Тамара тоже подрабатывала. Кое-что и сами посадили.
Неожиданно пришел Марк.
НА ВОЙНЕ КАК НА ВОЙНЕ
Уйди, пожалуйста, гроза,
Не ослепляй ты мне глаза.
На сборном пункте в Харькове, после уезда Тамары, новобранцев погрузили в воинский эшелон и отправили на фронт. Не доезжая до фронта их высадили, распределили по специальностям. Марка определили связистом, как бывшего электрика. Получили оружие, аппаратуру и отправились по полкам. Бои шли возле Киева. Марку пришлось много рисковать. Особенно в отступлении, ведь связь снимается в последнюю очередь. Приходилось под снарядами и минами восстанавливать обрывы.
Но Марку везло. Будучи человеком изобретательным, любопытным и предприимчивым, он освоил шоферское дело, пристроился помогать повару, дружил с командирами.
Так дошел до Донбасса, где немцы были остановлены. А затем стояли до лета сорок второго года. Летом, после неудачного наступления под Харьковом произошла катастрофа. Враг нанес удар такой мощи, что вся оборона на юге рухнула. Танковые клинья фашистов ринулись к Сталинграду и Ростову. Обороняющиеся войска полу-организованно отходили. Многие были окружены. По дорогам смешалось все. И беженцы, и потерявшие свои части солдаты. Их обстреливали немецкие самолеты.
В этой каше оказался и Марк. Он посчитал, что будет более разумно держаться подальше от дороги. Смысла догонять свою часть не было. Фронт восстанавливался уже за Доном. И Марк решил пробираться домой. И вот, ночами, вдвоем со случайным попутчиком, они пошли. Спали где-нибудь в лесу. Ели что придется. Села обходили. В одном из них видели расстрелянных солдат. Везде немецкие войска, полицаи. Наконец и дом.
А дома голодные жена, мать, дети. После недавних боев Конгрессовка была сильно разрушена. Людей осталось мало. Немцев тоже не было. Отец переоделся, во что нашлось. Он узнал, что на хуторах садят просо и вырос урожай. Проявив свою обычную изобретательность, он смастерил просорушку. С ее помощью он стал зарабатывать на пропитание семье. Слегка приоделись. Сделали кой-какие запасы. Так прожили до зимы.
После Сталинградской битвы фронт приближался. А в это время тяжело заболела мать Марка. Нужны были лекарства. Нужно было съездить в Харьков. Выйдя на тракт, Марк увидел колонну автомашин. В одной из машин ехали люди не в военной форме. Он побежал за машиной и попросился, чтобы его подвезли до Харькова. Его без лишних слов втащили в кузов машины. По дороге выяснилось, что в машине ехали разного рода предатели, которые в немецком обозе бежали от ответа.
Приехав в Харьков, Марк попытался уйти, но их тут же оцепили немецкие солдаты и началась сортировка. Марка и еще двоих отделили и отвезли в лагерь, из которого отправляли людей на работу в Германию. Так неожиданно Марк оказался в Баварии.
А Тамара мужа так из Харькова и не дождалась. Свекровь выздоровела. Опять они одни. Фронт остановился недалеко от Харькова. Красная Армия освободила Изюм, Балаклею, Лозовую. Пришли они и в Конгрессовку. Но затем, немцы предприняли контрнаступление и Конгрессовку заняли до лета. А летом, после Курской битвы, снова Красная Армия начала наступать на Харьков. У Тамариного дома стал советский танк и начал стрелять на противоположную сторону балки, а оттуда стреляли немцы по танку. Свекровь с детьми, захватив ватное одеяло, спустилась в погреб. А Тамара с ребенком стояла у танка и смотрела туда, откуда неслись пули мимо Тамариных ног.
Танкист крикнул на нее: - Что ты стоишь?! Марш в погреб!
Всю ночь в погреб доносились свист и взрывы снарядов. Никто не спал. Дети тихо плакали. К утру все затихло. Когда Тамара вылезла из погреба, танка уже не было, а у дома стояли грузовые машины и легковая. Везде ходили красноармейцы. С тех пор немцы уже не приходили.
Начала налаживаться нормальная жизнь. Что только не пришлось делать Тамаре, чтобы как то жить. Все поменяли что только можно было. Ездила в Харьков, чтобы продать последнее платье и туфли, за которые купила с трудом два куска мыла и соли пять стаканов. Она надеялась продать их у себя на базаре, чтобы купить что-нибудь съестного, но на обратном пути у нее все это украли. И она приехала домой без всего, голодная и убитая.
Свекровь где-то раздобыла мешковины и сшила Тамаре юбку. У нее появилось чувство наготы, какой-то навязчивый бред. Ей хотелось из воздуха, из невидимых ниток сплести что-то на тело. Она ходила рано утром в колхоз по утренним заморозкам босая. Работала на подсобном хозяйстве, пахала на немецком битюге землю под картошку. Это была очень большая, но смирная и добродушная лошадь. Копала грядки, за что получила немного овощей. Садила и свой огород.
Стало легче. И Тамара только теперь стала осознавать, что она пережила, и как ей вообще удалось выжить. Она вспоминала и как ели очистки от картофеля, которые где-то выпрашивала свекровь, как копала прошлогоднюю картошку на заводском подсобном хозяйстве и из этого крахмала пекли «моторжанники».
С гневом думала она о тех, чьи мужики остались дома по разным причинам, которые навозили зерна из горящих складов, наловили лошадей, пахали огороды и поля. Завели коров и ели кашу с молоком и хлебом. Их соседи были такими, чтоб им подавиться. Женщина видела, как голодает Тамарин малыш, в полтора года сидит на кровати и не ходит, и никогда, никогда не предложила для него стакана молока. Ее душили слезы, когда она вспоминала это маленькое, худенькое существо со старческим лицом. Он не мог встать на ножки, потому что они были бессильны, и лежали как тряпочки под его вздутым животиком, когда он сидел обложенный подушками. Пожил он полтора годика и умер.
Тамара носила его за двадцать километров в больницу, а навстречу ей колонны немецких солдат, мотоциклов, машин. Она шла одна и никто из них не дал очередь из автомата по ней.
Отцовское осеннее пальто носила за несколько километров, отдала за буханочку хлеба, да покормили ее. Она не могла вспоминать без злости и ненависти тех людей, которые пользовались безвыходностью таких несчастных как она.
ИВАШКИ
Утихла буря и ушла,
Оставив ветер за собою.
Надвигалась зима. Тамара решила перебраться на спиртзавод за несколько километров. Пожиток было немного, она все сложила на тележку и перебралась с детьми в соседнее село. Свекровь решила перебраться домой в Харьков. В первой избенке Тамару с детьми пустили на время, пока она устроится с работой.
Перед главным инженером спиртзавода стояла миловидная женщина, в драном платке и заштопанном пиджачке, на ногах стоптанные туфли без чулок. Она пришла проситься на работу.
- А кем вы можете работать, - внимательно посмотрев на нее спросил инженер.
- Раньше я работала счетоводом.
- В конторе у нас места заняты, а вот весовщик мне нужен.
- Хорошо, мне все равно.
Инженер написал на заявлении резолюцию.
- Оформляйтесь и завтра выходите на смену. Дети у вас есть?
- Есть, трое.
- А где живете?
- Да у одной женщины, попросилась на время.
- Сходите в общежитие, там живет одна женщина, работает в охране, Сидоренко ее фамилия, комната большая. Скажете, что я послал и переезжайте. А вот записка к конюху, он вас перевезет.
Большой длинный дом, типа барака, стоял на краю яра, поросшего дубами. Большая комната с двумя железными кроватями, стоявшими по углам напротив друг друга. Между кроватями у окон деревянный ничем не прикрытый стол и грязный некрашеный пол. У стола сидела молодая женщина, а у дверей стояла Тамара.
- Вы Сидоренко? - спросила она у женщины.
- Я, а что?
- Меня сюда прислал главный инженер, чтобы я здесь с вами жила.
- Ну что ж, раз прислал, переезжайте. Когда будешь переезжать? А то на смену мне надо идти.
- Да завтра с утра дают лошадь.
- Ну хорошо, я завтра буду дома.
Спиртзавод стоял в яру и здесь стоял крепкий запах варящегося зерна, картошки и закваски. В стороне от завода в ямах стояла отработанная и слитая брага. Женщины черпали ее ведрами для корма скота. На верху этого яра, около узкоколейки стояли амбары с зерном и под открытым небом горы из кукурузных зерен. Сколько зерна, сколько хлеба! Пшеница, ячмень, и все это шло на спирт, и все это строго охранялось. А дети Тамары и она сама голодали. Пожевать жареной кукурузы на работе, конечно, разрешали, но домой взять нельзя.
И вот она хозяйка этого зерна, отправляла на завод по накладный зерно, топчась по нему, помогая набирать зерно в мешки и грузить на машину, сопровождала его на завод к бункерам. И смотрела, как это ненасытное животное - завод все поглощает, и не сметь, не сметь взять домой голодным детям ни зернышка.
В заводской столовой варили, какую то бурду, давали крохи хлеба. Дети перебивались на подножном корму. Собирали по узкоколейке гнилую картошку, упавший початок кукурузы, и кто что даст.
Приехала опять из Харькова свекровь и ходила в село шить. Так пережили зиму. Весной дали участок вспаханной земли под огород, семенной картошки, и Тамара пошла с детьми ее садить.
Как-то она чуть не погибла. Сопровождая машину на завод, она не захотела сесть в кабину, а встала на подножку, уцепившись за дверцу кабины. Спускаясь вниз к заводу, Тамара почувствовала, что дверца вот-вот откроется. Она спрыгнула и упала, очутившись головой под машиной. Но случилось будто чудо. Водитель вовремя остановил машину, а Тамара лежала, сжавшись в комок, у самого колеса.
Когда она сообразила, что машина стоит и она жива, быстро выскочила из-под нее, махнула рукой шоферу, чтобы он ехал, а сама пошла пешком следом на завод, от страха ничего не соображая. И никто ничего не понял, ни грузчики, ни водитель, потому что была ночь, было темно. Водитель видел, что Тамара соскочила и упала, но куда не понял, а остановил на всякий случай. Но это огромное колесо «студебеккера» долго стояло перед глазами Тамары. Смерть была над головой.
Зимой Тамара мерзла в своем дрянном пиджачке и в драных ботинках, в которые забивался снег. А в помещении завода было тепло. Там приятно шипели аппараты, в которых гнался спирт, бродила закваска в огромных чанах, и Тамара завидовала рабочим, которые работали в середине завода.
Но когда бункера были загружены зерном, машина с грузчиками уезжала за углем или гнилой картошкой, тогда Тамара могла зайти в помещение завода и погреться.
Когда останавливался завод на ремонт, то работы были разные: перевешивали зерно, убирали вокруг завода, расчищали пути узкоколейки, лопатили солод. Тамара не жаловалась. Здесь она получала деньги и могла купить в селе что-нибудь из продуктов. На огороде росла картошка, думала поросенка купить и кормить его брагой.
У женщины, с которой жила Тамара, родился ребенок. Она рассчиталась и уехала неизвестно куда. Тамара с детьми осталась одна в этой квартире.
Работа весовщиком была не так уж и простая. В то голодное время зерно имело особую ценность, а Тамара была преградой на пути желающих поживиться за счет государства. Честность и принципиальность Тамары вызывали к ней ненависть. Ей не раз пытались подстроить так, чтобы ее можно было обвинить в воровстве. Но главный инженер верил ей и в обиду не давал.
Так прошло до весны сорок шестого года.
ДОЛГИЙ ПУТЬ ДОМОЙ
Оказавшись в Германии в качестве рабочей силы, вывезенной из восточных земель, Марк имел значительные преимущества перед военнопленными. Режим в лагерях для восточных рабочих был несравненно легче, чем в концлагерях. Однако и там жилось не сладко. Порядки по существу тюремные. Спали в бараках, кормили баландой, водили колоннами на малоквалифицированные работы.
Однако, по мере роста неудач на восточном фронте, немецкие рабочие все в большей степени мобилизовывались на фронт. Вместо них все в большей мере привлекались иностранные рабочие.
Марк, будучи по натуре пытливым, любознательным и общительным, быстро изучил немецкий язык, наладил контакты с немецкими рабочими, служащими. У них он пользовался определенным уважением, хотя из-за его черных вьющихся волос в нем подозревали еврея. Все это позволяло Марку надеяться, что ему удастся бежать.
Скоро, как ему показалось, такая возможность появилась. Нехватка людей в Германии довела власти рейха уже до того, что на вспомогательные специальности в войсках привлекались советские рабочие и военнопленные. Приехали и в лагерь Марка вербовщики. Искали шоферов.
Быть шофером на фронте, это значит иметь большие шансы перебраться к своим. Используя налаженные контакты, Марк не упустил эту возможность. Его взяли шофером, хотя машину водил он совсем немного, когда служил в полку в отдельной эксплуатационно-административной роте помощником командира роты по технической части.
Но ему не повезло. Его направили на западный фронт, который уже открыли англо-американцы. Назначили Марка шофером командира хозяйственной роты. Шел сорок четвертый год. В победу немцы уже не очень верили. Всех подавляло чувство надвигающейся катастрофы. Реакцией на это было разложение, пьянство, падение дисциплины как в солдатской, так и в офицерской среде.
Марк исполнял и обязанности денщика. На этом основании он выступал как участником, а часто и как организатором попоек руководства роты. С благословения командира сбывал бензин, покрышки, имущество роты, выменивая на них шнапс и закуску.
Как-то везя командира роты с очередной попойки пьяного, Марк увидел двигающуюся небольшую колонну на большой скорости. Фронт был близко. Марку пришла мысль устроить аварию, так, чтобы избавиться от командира роты и перейти на сторону американцев. Он сидел за рулем с левой стороны, нужно было сделать так, чтобы удар пришелся на правую сторону. Дорога была узкая, а машины были большими. Зазор между машинами и краем дороги был мал. Дорога по сторонам обрывалась откосами. Марк приоткрыл левую дверь и, когда поравнялись с колонной, направил машину под откос, выбросившись сам из машины, когда она съехала с дороги.
Машина была - открытый оппель. Офицера выбросило из нее. А пьяным, как известно, везет. Он так удачно упал на противоположный склон откоса, что только протрезвел. С испуга выхватил из кобуры пистолет и дважды выстрелил в Марка. Но то ли он еще не очень протрезвел, то ли со страха руки дрожали, но в Марка он не попал.
Оппель же был разбит. Колонна остановилась. Из нее высыпали солдаты. Они остановили попутную машину и усадили туда офицера и Марка. Так ничем закончилась попытка Марка сбежать. Дело кое-как уладилось. За разбитый оппель Марк отсидел в карцере. А через два месяца, американцы прорвали фронт и Марк вместе с ротой оказались в окружении, а затем и в плену у американцев.
После сортировки Марка отправили в лагерь для перемещенных лиц, где он и пробыл до сорок пятого года, почти год. В лагере он познакомился с часовщиком, которому стал помогать и обучился этому делу. Часовщик был немец, но был вольнонаемным у американцев в их тыловой службе, которая обслуживала и лагеря.
После окончания войны, по договору между оккупационными службами союзников, был произведен обмен перемещенными лицами - репатриация. Марк попал в лагерь для перемещенных лиц в городе Висмаре, в советской зоне оккупации.
Обычно в лагере долго не задерживали. Процесс сортировки, выяснения личности и отправки в Союз занимал месяца три. Но прошел слух, что из лагерей отправляют на поселение в Сибирь. Марку этого не хотелось. Поэтому он стал искать возможности задержаться в лагере.
По своей инициативе стал помогать в часовой мастерской военторга. Способности его были оценены. И он был определен часовым мастером в военторг первой армии, где и проработал до середины сорок шестого года. Затем уже с документами служащего Советской Армии он отправился домой, в Харьков.
ИЗГНАНИЕ
Там, где рано цветы расцветают
Белой пеной покрылся урюк.
Приехал муж. Тамара помогла ему устроиться на спиртзаводе. Но что-то Марку тут не понравилось. То он приревновал Тамару к главному инженеру, то просто по поводу и без повода скандалил с ним. А тут кто-то сообщил, что Тамара ворует кукурузные початки. И действительно, дома початки были, их дети находили на узкоколейке. Но повод был достаточным, и Тамару, а заодно и Марка, с работы рассчитали и потребовали освободить комнату.
Марк как будто этого и ждал. Выкопал посаженную Тамарой молодую картошку и продал ее в Харькове. На вырученные деньги Марк купил фотоаппарат. Решил купить все что нужно для фотографии и зарабатывать этим большие деньги. Сначала переехали в Конгрессовку, а оттуда в районный центр - Золочев.
В Золочеве сняли хатенку, быстрее сарайчик. В стенах щели, пол нестеленный. Хатёнка холодная, продуваемая всеми ветрам. Тамара была на седьмом месяце беременности. Помощь от нее небольшая. Трое детей, мать.
У Марка с фотографией ничего в плане заработков не получалось. Он злился. Все жили впроголодь. Тамара ходила на станцию, на отвалы, пересеивать уголь для топки дома. После того, как сбрасывали золу из паровозов, в ней оставалось еще много неперегоревшего угля.
Марку досадно было, что у него ничего не получалось. Он злился. Стал по всяким пустякам придираться к Тамаре и, наконец, заявил:
- Тамара, тут приехала одна женщина из Ташкента, говорит что там всего полно. Там живет одна ее знакомая. Эта женщина даст тебе ее адрес и ты туда поедешь.
- Куда же я поеду на восьмом месяце беременности, ты посылаешь меня на гибель. И где же я найду работу в своем положении.
- А я не могу тебя прокормить. И так вот трое детей, да мать. Но ты поедешь, найдешь там мне место и я приеду. Я достану тебе денег, а потом и себе подзаработаю на дорогу.
И Тамара безропотно покорилась. Да и что было делать. На Украине был голод.От Харькова до Куйбышева Тамара ехала в пассажирском поезде. Но потом ее ссадили. Марк, как оказалось, взял билет до Куйбышева, до Ташкента денег не хватило, и, посадив Тамару в поезд, даже не предупредил.
Дальше Тамара ехала на каком-то товарном поезде «пятьсот-веселом», в котором везли раненых, пленных и тому подобное. Тамара упросила проводника пустить и ее. Она ехала прижавшись в уголку, возле раненой девушки без ноги.
Были уже морозы. На остановках в вагоны затаскивали обмороженных немецких пленных солдат. Здесь они работали в том, в чем их взяли в плен. А одеты они были легко, да и то обносилось. От боли они корчились и кричали.
Но вот и Ташкент. Тамаре нужно было еще проехать до того городка, где жила та женщина. Этот городок назывался Максимовка. Но в нем той женщины не оказалось, она переехала в Канибадам, куда нужно было еще ехать автобусом. Тамара ехала в автобусе и смотрела в окна. По улицам около глиняных дувал какие-то серые кучки, что это за кучки она не могла понять. Но вот одна кучка поднялась, и Тамара поняла, что это женщина. Лицо ее было закрыто черной паранжой из конского волоса.
Наконец Тамара нашла дом где жила та женщина. Дома ее не было. Хозяйка таджичка сказала, что ее квартирантка разошлась с мужем и работает в больнице. Наступал вечер и Тамара стала проситься переночевать. Хозяйка сначала отказывалась из-за того, что у нее не было прописки, но потом согласилась.
Квартира была в одну маленькую комнату с одним окном. В углу плита. Комната вся в саже. Стены закопченные, казалось что и дети закопченные, а их было трое. Вечером пришла хозяйка комнаты. Она не была против Тамары. Принялась топить плиту, макая отходы хлопка в мазут. От него сильно коптило и чадило. Сварив урюк, они принялись его есть, угостив и Тамару.
На следующий день она пошла искать работу и мужу, и себе. Да, на заводе нужны были электрики, а ее взяли мыть посуду в заводскую столовую. Она написала мужу письмо, чтобы он приезжал. Но он отказался, написал что строится и чтобы Тамара не приезжала пока он не построится.
Пришло время и Тамара родила сына. Назвали Толей. Тамаре подсказали, что на четвертого ребенка она может получать деньги. В роддоме были и таджички, и русские. К ним приходили родные – мужья, дети, матери, а у Тамары здесь не было никого близкого. Им родные приносили всякую снедь и, видя, что Тамаре никто ничего не приносит, угощали ее.
Но одна старушка, которая работала в столовой уборщицей вместе с Тамарой, навещала ее и всегда приносила ей оладьи из какой-то крупы и все просила назвать сына Толей. Когда пришел день выписки, Тамара увидела эту старушку в дверях больницы. Она стояла с узелком в руках.
- На, заверни ребенка, - подавая Тамаре узелок, сказала она.
Они вышли из больницы.
- Знаешь, Тамара, пошли ко мне, я живу одна, у меня никого нет. А я уже старая. Работать не могу. Буду смотреть за твоим сыном, а ты будешь работать.
- Спасибо вам бабушка, вы такая добрая, конечно я пойду к вам.
Все складывалось неплохо для Тамары. Старушка была добрая, в ее маленькой кибитке было чисто и уютно. В ограде был небольшой огородик. Тамара после работы помогала старушке на огороде. Но она думала о детях, оставшихся под Харьковом, и тосковала по ним. Она думала, как бы скопить денег на дорогу.
Пришло письмо из дома. Писала старшая дочь Лиля: «Мама, папка не хочет ехать к тебе. Он и бабушку прогнал. А мы живем плохо, голодуем. Приезжай домой скорей». Она рассказала все старушке и та посоветовала запросить из дома справку, что у нее есть трое детей и на четвертого ей будут давать деньги. Вскоре справка пришла, и Тамара деньги получила. Собрала и послала домой посылку с продуктами.
Хоть здесь и было все, но было на базаре все дорого. Хлеб, буханочка - двадцать рублей, рис - восемьдесят рублей килограмм, пшено – тридцать.
Когда Тамара работала, она получала карточки на хлеб на себя и на сына а иногда на карточки давали не обмолоченный рис. Она его обрушивала и варила кашу. Потом ей подсказали, что есть детдом, где она может работать и жить. Там была маленькая комната. Там и кормилась.
Но Тамара рвалась домой. И, скопив деньжат она отправилась в Харьков.
И СНОВА ДОРОГА
Солнце щедро ласкает меня,
Хотя в сердце нет уж огня.
Тамара выехала из Канибадама. На станции Максимовка она никак не могла взять билет. В то время много ездило спекулянтов и из-за них невозможно было, с ребенком на руках, подступиться к кассе. Тамара решилась попроситься у проводницы проехать без билета. Она согласилась, видно добрая была женщина, и денег у Тамары не взяла.
Но рядом с ней оказалась спекулянтка. Тамара потом узнала, что она везла нитки на себе и чтобы этого не заметили, она нянчила ребенка Тамары. Потом уговорила ее сойти в Ленинабаде, где она жила, обещая достать Тамаре билет до Харькова через знакомую кассиршу.
Тамара соблазнилась и послушала ее. Спекулянтка привела ее в свой домик, выкупала Толю, постелила Тамаре на полу чистую постель, но есть не предложила. Две недели женщина не могла взять билета, объясняя, что кассирша куда-то уехала.
Деньги у Тамары таяли, больше она ждать не могла и ушла на станцию. На станции взять билет было невозможно. Тамара отчаялась и сидела на перроне под заборчикам. Вдруг к ней подошел старичок таджик. «Что ты тут сидишь апа?» - спросил он. Тамара рассказала ему свое горе. Он ей сказал, чтобы она дала ему деньги, и он возьмет ей билет. И через некоторое время старичок вернулся с билетом до Ташкента.
И вот Тамара в Ташкенте, но денег у нее было уже мало. До Харькова бы хватило, но билет-то было взять невозможно. Люди записывались за две недели, а Тамаре на еду денег уже не было. Она решила пойти сдать кровь за продукты. Но одна старушка ей отсоветовала, поскольку Тамара кормила ребенка. Она сказала, что можно будет попросить еду в вагоне-ресторане в поезде, и Тамара вернулась к кассе.
Когда стали давать билеты, Тамара была в самом хвосте очереди. Спасибо милиционеру, который следил за очередью. Он заметил Тамару и поставил в первую очередь. Взяв билет, она не помнила себя от радости. Оставив пять рублей на билет до Золочева, остальное деньги тратила с большой осторожностью на хлеб, да добрые люди угощали.
Так ехали девять дней. Вот и Харьков. Один из его вокзалов – Балашовка. Вокзал был разрушен. На его ступеньках в сером стареньком свитере сидит прижимая сына, Тамара. Ночь была холодная и Тамара дрожит от холода. Наконец рассвело и открылась касса. Женщина взяла билет и села в вагон пригородного поезда, отправляющегося в сторону Золочева, где жила ее семья.
ДОМА
А мне так больно.
И так трудно
Душе истерзанной моей.
В старой, вросшей в землю избенке с земляными полами, похожей на сарай, ее встретили голодные дети. Две девочки и мальчик семи лет. Мальчик был до того худ, что еле стоял на ногах и больше лежал. Он уже не бегал и ничему не радовался, они все смотрели на мать с печалью и укором. У матери покатились слезы.
- Бедные вы мои, отец вас и одних не может прокормить как следует.
- Он задумал строиться, - сказала старшая дочь Лиля, - покупает доски, а нас держит в голоде. Вот хозяин иногда нам дает вареных сахарных буряков из-под солодухи, да иногда папка приносит кукурузу. Мы ее толчем и варим кашу, но это редко бывает.
В Золочеве, как и по всей Украине, была засуха и опять люди голодали. Хлеб давали по карточкам. Тамаре с Толей семьсот грамм, детям по двести грамм, а отцу четыреста. Толе еще давали триста грамм каши в детской консультации.
Муж работал в центре Золочева в фотографии фотографом. Мать нашла его там. Остолбенело смотрел он на нее и спросил:
- Зачем приехала?
- Привезла тебе сына, - ответила она.
Тамаре не понравилось жилье, и на другой день пошла искать что-то получше. Она нашла такое жилье у одной старушки. Это была маленькая пристроечка, чисто вымазанная, тепленькая. Через некоторое время приехала Прасковья Васильевна, мать мужа, свекровь.
Она была уже старенькая - семьдесят лет. Но еще шила. Память была хорошая. Свекровь рассказывала про свою молодость, про своего мужа, про молодость и детство Марка. Она была потомственная харьковчанка из разночинцев. Жила на Ивановке, район старого Харькова возле Холодной горы. Рядом Южный вокзал, сортировочная, железнодорожные мастерские. Ивановку с Холодной горой соединяет пешеходный мостик через железнодорожные пути. Они встретились случайно на этом мостике - молодые Параша и Кирилл, будущий Кирилл Антонович. Они полюбили друг друга и поженились. Еще в детстве Кирилл с родителями переехал из Курской губернии в Харьков. То было время, когда после раскрепощения крестьян началось их обезземеливание и миграция. Как дед Тамары когда-то уехал в Сибирь, так дед Марка уехал в Харьков.
В Харькове Кирилл вырос и стал рабочим слесарем в железнодорожных мастерских. У них родилось четверо сыновей - Вениамин, Евгений, Марк и Павел. Марк родился в одиннадцатом году. Юность его пришлась на бурные годы революционных преобразований. Отец, Кирилл Антонович, был признанным вожаком рабочих железнодорожных мастерских. Он был большевиком, подпольщиком. Принимал участие в установлении советской власти в Харькове, в защите ее от врангелевцев, в восстановлении ее после изгнания Врангеля из Харькова.
Вспоминала такой эпизод, например. Когда войска Врангеля уходили, они разрушали экономику Украины. Пытались вывезти наиболее ценное оборудование и из железнодорожных мастерских. Днем оно было загружено в вагон и опломбировано. Пломбировочные щипцы были у главного инженера железнодорожных мастерских Беева.
Кирилл Антонович, во главе группы рабочих пришел к Бееву и предложил добровольно выдать щипцы. Беев согласился. Ночью вагоны были вскрыты, оборудование изъято и спрятано, а вместо него был загружен лом и вагоны опломбированы. После ухода врага оборудование мастерских было восстановлено. Был начат ремонт и восстановление парка паровозов и вагонов, в которых нуждалась экономика молодой республики.
После окончания гражданской войны Кирилл Антонович был назначен уполномоченным по снабжению Харькова продовольствием. В составе продотряда он разъезжал по области, собирая продразверстку.
Были стычки с бандами, кулаками, все было. А после отмены продразверстки на продналог, он был на партийной и государственной работе. Все это время он страдал язвой желудка. Умер рано.
Жили вообще впроголодь. Отец получал партминимум и карточки. Прасковья Васильевна шила. Семья жила дружно. От детей особых проблем не было, кроме одного - Марка. С детства его отличали, при живом уме и склонностях к технике, авантюризм, неусидчивость, вороватость. То он стащил отрез, полученный матерью для шитья на заказ, продал его на толкучке и накупил своим дружкам конфет. То такая же примерно участь постигла и дарственные часы отца. Пороли, толку только было мало.
Учился в школе, потом в профессиональном училище на электрика. Учился хорошо. В условиях острой нехватки специалистов в стране его ожидало блестящее будущее, но он сбежал из дома и уехал в Сибирь, где и встретился с Тамарой.
Марк был недоволен новым жильем, поскольку далеко было идти до работы. Зимой он перетащил семью на старое место. Наступила зима. Плохо горел чугунок, поставленный с выбитым дном на кирпичи в качестве печки, в котором трещали просеянные уже горевшие в топке паровоза угольки. Через старые стены и окна тянуло холодом.
Заболели сразу оба мальчика и бабушка. Двухстороннее воспаление легких. Тамара с мальчиками, Валерой и Толей, и с бабушкой попала в больницу. Недолго проболела бабушка, умерла. Похоронили ее на кладбище в центре Золочева. Потом это кладбище сравняли бульдозером и посадили парк. Парк Шевченко. Парк на костях человеческих.
А у Тамары случилась горячка. Она была долго без сознания. Сильнейшая боль раздирала голову. Виделись галлюцинации. Она просила смерти, чтобы это все быстрее кончилось.
Наконец ей привиделся на потолке ангел с крестом, который приветливо улыбался. Это был кризис. Тамара спокойно заснула, а наутро она проснулась уже хорошо чувствуя себя, только была очень слабой.
Мальчики выздоровели и ждали мать. Сколько она проболела, Тамара не помнила. Уже было тепло, когда она вышла из больницы с мальчиками. Куда делось ее миленькое личико. Она не могла без боли смотреть в зеркало. Остриженная голова, под глазами синие круги, выпал спереди зуб.
А в доме покоя не было. Муж приходил часто пьян, или вообще не приходил. А когда приходил, устраивал скандал, дергал детей, кричал на Тамару, что она сумасшедшая и он ее отправит в сумасшедший дом. Тамара доходила до отчаяния и с ребенком на руках бежала куда попало. Дети ее догоняли и просили не бросать их.
Муж получил участок на постройку дома и ссуду. На этом участке сделал балаган и сказал хозяину избушки, где они жили:
- Я ухожу на участок. Жить там буду в балагане, а за них платить не буду. Пусть кто хочет идет ко мне.
- Как же я буду жить с маленькими детьми на улице?
- А как хочешь.
Младшая дочь сказала,
- Я от мамы никуда не пойду, буду хоть под порогом ночевать.
Но старшая дочь и Валера взялись за руки и пошли к отцу. А мать пошла искать хоть какое-нибудь пристанище, для себя, Зои и Толи. Но свет не без добрых людей. Нашлась одна старушка и приняла их в свою завалюшку.
Тамара пошла искать работу. Работу она нашла, не по себе, тяжелую, на перевалочной базе «Заготзерно» разнорабочей. Там ей подсказали, что ребенка можно сдать в ясли. Так она и сделала, а Зоя помогала матери, возила Толю в ясли и домой. Сама ходила в школу. Она была верной помощницей матери.
Отец в это время строил на участке саманную хибарку. Ему помогали две девочки - тринадцати и четырнадцати лет, Зоя и Лиля. Они месили глину с соломой и делали из нее кирпичи, которые сушили на солнце. Работали до изнеможения. Пока мать была на работе, Зоя перетащила к отцу их пожитки. Но отец их выгнал на дождь, и они просидели ночь на погребе, который был прикрыт ветками.
Опять Тамара стала искать, кто бы их пустил на квартиру. Пустили, но там обокрали. Украли деньги. Наконец переехали к Паше Зашаловской. Добрая это была женщина.
Мать иногда заходила к мужу на участок и пыталась им помочь. Но отец на нее кричал: - Уходи отсюда, нечего здесь тебе делать, не отрывай детей от работы! – и замахивался на нее чем попало.
Ей ничего не оставалось делать, как уйти. Они слепили маленькую хатенку прямо на земле. Старшего девятилетнего сына Валеру забрал Евгений Кириллович, старший брат мужа. При этом не посчитал нужным, чтобы мать попрощалась с сыном. Увез его в Москву, организовав соответствующее решение Золочевского райсовета, и устроил там его в детский хор Свешникова, который организовывался после войны. Дядя Женя имел такую возможность, поскольку был сам музыкант, работал в Харьковской филармонии. Был ударником, то есть играл в оркестре на ударных инструментах. Музыкантом он и войну прошел в армейском оркестре. В Москве жил и младший брат Марка - дядя Пава, который присматривал за Валерой в Москве.
Старшая дочь выросла, закончила девятилетку и уехала в Харьков, где поступила учиться в художественное училище.
Мать поступила на транспорт, чтобы получать уголь на отопление. А Зоя оставалась с братиком, которому было четыре года, в ясли он уже не ходил, и помогала отцу строить дом.
Три года строился дом, ссуда кончилась, надо было заработать оплачивать ее. И дочь решила завербоваться на работу в Магаданскую область, чтобы заработать денег на оплату ссуды, а в отсутствие матери перевезла Толю и пожитки в выстроенный дом. Когда приехала мать с поездки она ей сказала:
- Нечего нам по чужим хатам скитаться, теперь свой дом есть. Я поеду в Магаданскую область подзаработать деньжат. А вы живите тут.
- А отец, он же меня выгонит.
- Пусть только выгонит. Я тут строила с ним. Все равно он тут не живет. Работает в Харькове, живет в общежитии, здесь ему нет работы, там он работает электриком на заводе.
- А как же Толя будет без меня, когда я буду в поездках?
- Да он уже большой, как-нибудь будет, пока ты будешь в поездке. А потом, ты помнишь девчонку на хуторе, где мы спасались от бомбежки? Она сейчас работает здесь в школе уборщицей. Спрашивала меня, может мы ее возьмем на квартиру. Вот она и будет топить, да что-нибудь сварит Толе.
В Харькове Зою провожал отец. И тут ему тоже захотелось ехать на заработки в Сибирь. Он взял и себе билет и они с Зоей уехали на Колыму.
Так все разлетелись, и Тамара осталась вдвоем с Толей. Она на несколько суток уезжала в дальние рейсы, в Горький, Москву. Она работала проводником вагона. Заработки были хорошие.
Ей выдали форму и она была вполне одета. Страна отстраивалась. Продавали облигации Государственного займа восстановления.
Толя жил вполне самостоятельно. Квартирантка не особенно заботилась о нем. Но он уже был школьник. Учился хорошо. Делал что хотел, ходил где хотел. Тамара за него сильно переживала, но все было хорошо.
К ИСТОКАМ
Вот я вижу себя в закопченной избушке.
На скамье у порога с водою кадушка.
И я
пью из нее, ледяная вода.
Но когда это было? Я не помню когда.
В это время адрес Тамары, через Москву, нашла мама с сестрою Тамары - Алей. Двадцать лет они не виделись. Вначале, до войны, они переписывались, а в войну потеряли друг друга. И вот Тамара получила телеграмму с их адресом, а потом и письмо от брата Толи. Он был уже в армии. Он пишет, чтобы Тамара забрала к себе маму, а то ей плохо с Альбиной. И надо же было судьбе так распорядиться, чтобы Лиля приехала домой пожить. Это было неожиданно для матери. Она вышла замуж. Мужа назначили по распределению после учения в Ростов-на-Дону, и вот, пока он там найдет квартиру, Лиля приехала домой.
И Тамара, уже, пожалуй, Тамара Даниловна, решила съездить за своей мамой. Легко сказать, съездить из Украины в Якутию, за двадцать дней отпуска за свой счет и почти без денег. Билет ей дали бесплатный туда и обратно как железнодорожнице.
Ехать поездом девять дней и там два дня машиной на Алдан. В поезде разговорилась с женщиной. Она ехала в Невер, где она жила, и муж у нее был шофер, он возил бензин с Невера в Алдан.
У них Тамара Даниловна остановилась. Хотела уехать автобусом, но он был в ремонте на неделю, а жить-то было нечем. И на ее счастье, на третий день, муж этой женщины поехал в Алдан и взял ее, конечно за плату - девяносто рублей. Не отстала и его жена. Чего она поперлась? Из-за нее пришлось платить лишние деньги, потому что на пропускном пункте на Чульмане заставили с полдороги взять билет. Здесь они и заночевали. Всю ночь Тамара проплакала, потому что деньги кончились.
Приехали в сумерках в Алдан. Тамара отдала последние деньги, простилась и пошла искать дом, где жила мама с Альбиной. Уже стало темно, и Тамара никак не могла найти нужного номера. Не видно тропок к домам и она проваливаясь в снег, спрашивала людей. Они знали маму, но где она живет припомнить не могут.
Тамара решила постучать в маленькую завалюшку попроситься переночевать. Открыла дверь Альбина и сразу кинулась на шею. Тамара давала им телеграмму из Невера и Альбина догадалась, что это Тамара.
Мама сидела в комнате и не могла подняться от волнения и испуга. Тамара разделась, подошла к ней, опустилась на колени и поцеловала матери руку. Она только стонала и говорила: «это не ты», - не узнавала. Прошло двадцать лет, как они расстались.
Жить здесь оставалось только два дня. Половина времени отпуска прошло, а дорога дальняя. Альбина достала немного денег на дорогу, и Тамара с матерью отправились на бензовозе в обратный путь.
В Невере они не задержались. Приехали утром, а вечером были уже в поезде. День просидели на станции. А через девять дней дома.
РАССКАЗ ТАМАРИНОЙ МАМЫ
Плачут деревья осенним листом,
Как женщина плачет о прошлом своем.
Нас, доченька, было у твоей бабушки шесть человек детей. Я была самая старшая, жили мы бедно. Я все время нянчила младших. Нянчила с семи лет. Летом все уезжали на пашню. Мама брала старших детей с собой, а самого маленького оставляла со мной. Деревня наша глухая. Мои родители, и все живущие здесь, были переселенцы из Пензы. Переселились в надежде жить здесь хорошо.
Моя мама были с отцом молоды, и вначале все шло хорошо. Они стали строиться, как и все приехавшие с ними. Очищали места для постройки у небольшой речушки. Было тяжело, надо было валить лес, корчевать пни. Сами сначала жили в шалашах. Кто не успел построить дом за это лето, вырыли землянки и жили в них. Мало помалу выстроилась деревня в одну улицу.
Хлеб на новых землях родил хорошо. Места было много. Огороды были большие. Наши построились у самой речки. В конце огорода у самой речки выстроили баню. Без бани здесь никто не жил. Все удовольствие вымыться в субботу в бане и пить из самовара чай из сушеной моркови. А сладостями были также пареная в русской печи морковка, брюква, тыква.
Мама также ходила в лес и сдирала кору с кедра с накипью серы. Потом ее в русской печи вытапливала и возила продавать. А на выручку покупала немного сахара для отца. Ему в лесу деревом отбило ногу и он долго болел.
Матери одной с нами и с хозяйством управляться было трудно, поэтому мы и обеднели. А нам, детям, очень хотелось попробовать сахару, и мы просили отца дать лизнуть. Он даст нам по крошечке, а остальное завернет в тряпочку и спрячет в карман.
Когда они уезжали на пашню, мне очень хотелось поиграть с соседними детьми. А играли обыкновенно на банях и мне тоже хотелось залезть туда. Я своего маленького братишку клала в подол, подол брала в зубы и лезла на баню.
Зимой у нас на всех была одна одежда и мы по очереди ее одевали, чтобы покататься с горки. Санок тогда не было, кто во что горазд.
Когда мне было пятнадцать, к нам в село приехал из Красноярска молодой парень к своей родственнице. Он увидел меня и я ему понравилась. А я боялась его, убегала и пряталась. Я еще ни с кем не встречалась а играла с подружками в детские игры.
Мы не совсем русские. Твой дедушка был какой-то крымский татарин. Он был черный и кучерявый. А бабушка русская. У нее волосы были светлые. А вот я получилась не совсем черная, и волосы у меня были не кучерявые, а волнистые.
Очень уж они, наверное, понравились тому парню. Хотя я от него и убегала, но он заслал все же сватов. Моя мама сказала что я совсем молоденькая и нас батюшка не обвенчает. «Ничего, - сказали сваты, - мы все устроим». И меня плачущую насильно повенчали, и стала я женой.
Увез он меня в Красноярск, а потом на зейский прииск, где и родилась ты. А мне было всего семнадцать.
А ЖИЗНЬ ВСЕ ИДЕТ
Все я жду, все я жду лучших дней.
В ожиданье так жизнь и прошла.
Пока мама жила в Золочеве Тамара Даниловна поехала в Москву к старшему сыну. Первый раз за два года она приехала к нему. Разыскав училище, она взошла на крыльцо с волнением. Спросила о сыне у дежурной. Он где-то бегал. Его разыскали и сказали, что к нему приехала мать. Сбежав к ней на крыльцо, он торопливо стал вытаскивать из-под рубашки маленькую машинку и совать матери в руки:
- Это Толи.
- Сыночек ты мой, ты думаешь о нас и скучаешь?
- Да.
- Ну вот, я приехала, но сейчас еще не могу тебя взять домой на лето. Сейчас ты побудешь в лагере, а на будущий год я тебя обязательно возьму. А сейчас отпросись, и мы пойдем переночуем у тети Нины.
На второй день она провожала сына на вокзал с детьми, отъезжающими в лагерь. Он плакал и просил приезжать «на побольше».
На следующий год и все последующие каникулы она брала его домой. Потом он стал ездить домой сам.
Бабушке не понравилось в Золочеве, и когда ее сын Толя отслужил в армии, она уехала. Приехали Зоя и отец. Отец поступил работать в Харькове на силикатный завод, получил здесь в общежитии комнатку, а потом в бараке и стал настаивать продать дом в Золочеве. Такого же мнения была и Зоя. А Тамаре Даниловне не хотелось его продавать. Но ее не послушали и дом продали за двадцать тысяч (на старые деньги). На эти деньги отец купил мотороллер, а остальные разошлись Бог знает куда. Так Тамара Даниловна снова оказалась в Харькове. И снова с нуля. Все имущество - стол, кровать, табуретки и цветок.
Зоя немного поработала в Харькове, но здесь ей не понравилось, и она снова завербовалась в Якутию. И остались жить в бараке на окраине города Харькова Тамара Даниловна, Марк Кириллович и их сын Толя.
ЭПИЛОГ
Ну вот, Толенька. Я сделала, что ты просил. Как сумела, описала свою жизнь, на потеху и в назидание внукам и правнукам. Как я дальше жила, ты уже хорошо помнишь. И отцовых кролей, и новую квартиру, и мою работу на силикатном. А тем более ты помнишь нашу жизнь в Ахтубинске. Мое возвращение в Харьков и смерть отца. И как я сейчас живу в Ростове, ты знаешь прекрасно. Придет время, и ты захочешь подвести итоги своей жизни, тогда может быть об этом и напишешь.
А сейчас так скажу. Жизнь моя не была спокойной, гладкой и сытной. Где меня только не носило. Как перекати-поле гонял меня ветер судьбы по всей нашей великой стране. И вечная нищета, неустроенность. Наверное, другой бы проклял свою жизнь. Я этого не делаю. И только потому, что жизнь моя прошла не зря. Главный итог моей жизни это вы, мои дети. Талантливые, энергичные, смелые и самостоятельные. Вы - мое счастье.
Лиля - художница. Валера - композитор. Ты офицер и инженер. Только Зоя особо не блистала талантами. От нас с отцом она унаследовала в полной мере, наверное, не лучшее наше качество - тягу к скитаниям. Всю свою жизнь она отдала Сибири, до тех пор, пока не покинула нас навсегда, и где, в земном раю, в субтропиках черноморского побережья Кавказа, в Сухуми!
А вы живите счастливо, и дай вам Бог не претерпеть то, что пришлось мне. А главное, чтобы и вам не пришлось краснеть за своих детей, а гордиться ими и радоваться за них.
|
|
|