Книга первая

Битвы и мужа пою, кто в Италию первым из Трои —
Роком ведомый беглец — к берегам приплыл Лавинийским. 
Долго его по морям и далеким землям бросала 
Воля богов, злопамятный гнев жестокой Юноны. 
5 Долго и войны он вел,—до того, как, город построив, 
В Лаций богов перенес, где возникло племя латинян, 
Города Альбы отцы и стены высокого Рима. 
Муза, поведай о том, по какой оскорбилась причине 
Так царица богов, что муж, благочестием славный, 
10 Столько по воле ее претерпел превратностей горьких, 
Столько трудов. Неужель небожителей гнев так упорен? 
Город древний стоял — в нем из Тира выходцы жили, 
Звался он Карфаген — вдалеке от Тибрского устья, 
Против Италии; был он богат и в битвах бесстрашен. 
15 Больше всех стран, говорят, его любила Юнона, 
Даже и Самое забыв; здесь ее колесница стояла, 
Здесь и доспехи ее. И давно мечтала богиня, 
Если позволит судьба, средь народов то царство вызвысить. 
Только слыхала она, что возникнет от крови троянской 
20 Род, который во прах ниспровергнет тирийцев твердыни. 
Царственный этот народ, победной гордый войною, 
Ливии гибель неся, придет: так Парки судили. 
Страх пред грядущим томил богиню и память о битвах 
Прежних, в которых она защищала любезных аргивян. 
25 Ненависть злая ее питалась давней обидой, 
Скрытой глубоко в душе: Сатурна дочь6 не забыла 
Суд Париса, к своей красоте оскорбленной презренье, 
И Ганимеда почет, и царский род ненавистный. 
Гнев ее не слабел; по морям бросаемых тевкров , 
30 Что от данайцев спаслись и от ярости грозной Ахилла, 
Долго в Лаций она не пускала, и многие годы, 
Роком гонимы, они по волнам соленым блуждали. 
Вот сколь огромны труды, положившие Риму начало.

       Из виду скрылся едва Сицилии берег, и море 
35 Вспенили медью они, и радостно подняли парус,
Тотчас Юнона, в душе скрывая вечную рану, 
Так сказала себе: «Уж мне ль отступить, побежденной? 
Я ль не смогу отвратить от Италии тевкров владыку? 
Пусть мне судьба не велит!. Но ведь сил достало Палладе 
40 Флот аргивян спалить, а самих потопить их в пучине 
Всех за вину одного Оилеева сына Аякса? 
Быстрый огонь громовержца сама из тучи метнула 
И, разбросав корабли, всколыхнула ветрами волны. 
Сам же Аякс, из пронзенной груди огонь выдыхавший, 
45 Вихрем вынесен был и к скале пригвожден островерхой. 
Я ж, царица богов, громовержца сестра и супруга, 
Битвы столько уж лет веду с одним лишь народом! 
Кто же станет теперь почитать величье Юноны, 
Кто, с мольбой преклонясь, почтит алтарь мой дарами?» 
50 Так помышляя в душе, огнем обиды объятой, 
В край богиня спешит, ураганом чреватый и бурей:
Там, на Эолии, царь Эол в пещере обширной 
Шумные ветры замкнул и друг другу враждебные вихри,— 
Властью смирив их своей, обуздав тюрьмой и цепями. 
55 Ропщут гневно они, и горы рокотом грозным 
Им отвечают вокруг. Сидит на вершине, скалистой 
Сам скиптродержец Эол и гнев их душ укрощает:
Иначе б море с землей и своды высокие неба
В бурном порыве смели и развеяли в воздухе ветры.
60 Но всемогущий Отец заточил их в мрачных пещерах,
Горы поверх взгромоздил и, боясь их злобного буйства,
Дал им владыку-царя, который, верен условью,
Их и сдержать, и ослабить узду по приказу умеет.
          Стала Эола молить Юнона такими словами:
65«Дал тебе власть родитель богов и людей повелитель 
Бури морские смирять или вновь их вздымать над пучиной. 
Ныне враждебный мне род плывет по волнам Тирренским, 
Морем в Италию мча Илион и сраженных пенатов. 
Ветру великую мощь придай и обрушь на корму им, 
70 Врозь разбросай корабли, рассей тела по пучинам! 
Дважды семеро нимф, блистающих прелестью тела, 
Есть у меня, но красой всех выше Деиопея. 
Я за услугу твою тебе отдам ее в жены, 
Вас на все времена нерушимым свяжу я союзом, 
75 Чтобы прекрасных детей родителем стал ты счастливым».
           Ей отвечает Эол: «Твоя забота, царица, 
Знать, что ты хочешь, а мне надлежит исполнять повеленья. 
Ты мне снискала и власть, и жезл, и Юпитера милость, 
Ты мне право даешь возлежать на пирах у всевышних, 
80 Сделав меня повелителем бурь и туч дожденосных».
Вымолвив так, он обратным концом копья ударяет
В бок пустотелой горы, — и ветры уверенным строем
Рвутся в отверстую дверь и несутся вихрем над сушей.
На море вместе напав, до глубокого дна возмущают
85 Воды Эвр, и Нот, и обильные бури несущий
Африк, вздувая валы и на берег бешено мча их.
Крики троянцев слились со скрипом снастей корабельных.
Тучи небо и день из очей похищают внезапно,
И непроглядная ночь покрывает бурное море.
90 Вторит громам небосвод, и эфир полыхает огнями,
Близкая верная смерть отовсюду мужам угрожает.
Тело Энею сковал внезапный холод. Со стоном
Руки к светилам воздев, он молвит голосом громким:
«Трижды, четырежды тот блажен, кто под стенами Трои 
95 Перед очами отцов в бою повстречался со смертью! 
О Диомед, о Тидид, из народа данайцев храбрейший! 
О, когда бы и мне довелось на полях илионских 
Дух испустить под ударом твоей могучей десницы, 
Там, где Гектор сражен Ахилла копьем, где огромный 
100 Пал Сарпедон где так много несло Симоента теченье 
Панцирей, шлемов, щитов и тел троянцев отважных!»

        Так говорил он. Меж тем ураганом ревущая буря 
Яростно рвет паруса и валы до звезд воздымает.

Сломаны весла; корабль, повернувшись, волнам подставляет 
105 Борт свой; несется вослед крутая гора водяная. 
Здесь корабли на гребне волны, а там расступились 
Воды, дно обнажив и песок взметая клубами. 
Три корабля отогнав, бросает Нот их на скалы 
(Их италийцы зовут Алтарями, те скалы средь моря,— 
110 Скрытый в пучине хребет), а три относит свирепый 
Эвр с глубин на песчаную мель (глядеть на них страшно), 
Там разбивает о дно и валом песка окружает. 
Видит Эней: на корабль, что вез ликийцев с Оронтом,
Падает сверху волна и бьет с неслыханной силой 
115 Прямо в корму и стремглав уносит кормчего в море. 
Рядом корабль другой повернулся трижды на месте, 
Валом гоним, и пропал в воронке водоворота. 
Изредка видны пловцы средь широкой пучины ревущей, 
Доски плывут по волнам, щиты, сокровища Трои. 
120 Илионея корабль и Ахата прочное судно, 
То, на котором Абант, и то, где Алет престарелый,— 
Все одолела уже непогода: в трещинах днища, 
Влагу враждебную внутрь ослабевшие швы пропускают.

Слышит Нептун между тем, как шумит возмущенное море, 
125 Чует, что воля дана непогоде, что вдруг всколыхнулись 
Воды до самых глубин, — и в тревоге тяжкой, желая 
Царство свое обозреть, над волнами он голову поднял. 
Видит: Энея суда по всему разбросаны морю, 
Волны троянцев гнетут, в пучину рушится небо. 
130 Тотчас открылись ему сестры разгневанной козни. 
Эвра к себе он зовет и Зефира и так говорит им:
«Ветры! Уверены вы, что все дозволено роду 
Вашему? Как вы могли, моего не спросив изволенья, 
Небо с землею смешать и поднять такие громады? 
135 Вот я вас! А теперь пусть улягутся пенные волны,— 
Вы же за эти дела наказаны будете строго! 
Мчитесь скорее и вашему господину скажите:
Жребием мне вручены над морями власть и трезубец, 
Мне—не ему! А его владенья—тяжкие скалы, 
140 Ваши, Эвр, дома. Так пусть о них и печется 
И над темницей ветров Эол господствует прочной». 
Так говорит он и вмиг усмиряет смятенное море, 
Туч разгоняет толпу и на небо солнце выводит. 
С острой вершины скалы Тритон с Кимотоей столкнули 
145 Мощным усильем суда, и трезубцем их бог поднимает, 
Путь им открыв сквозь обширную мель и утишив пучину, 
Сам же по гребням валов летит на легких колесах. 
Так иногда средь огромнгой толпы возникает внезапно 
Бунт, безродная чернь, ослепленная гневом, мятется. 
150 Факелы, камни летят, превращенные буйством в оружье, 
Но лишь увидят, что муж, благочестьем и доблестью славный, 
Близится, — все обступают его и молча внимают 
Слову, что вмиг смягчает сердца и душами правит.
Так же и па море гул затих, лишь только родитель, 
155 Гладь его обозрев, пред собою небо очистил
И, повернув скакунов, полетел в колеснице послушной.

<...> В этот миг с высоты эфира Юпитер, 
Парусолетных морей равнину, простертые земли
225 И племена обозрев, широко расселенные в мире,
Встал на вершине небес и на Ливии взгляд задержал свой. 
Тут к Отцу, что в душе был таких забот преисполнен, 
Грустная, слезы в глазах блестящих, — подходит Венера, 
Молвит такие слова: «Над делами бессмертных и смертных
230 Вечная власть тебе вручена и молнии стрелы,—
Чем виноват пред тобой мой Эней, о Родитель? Троянцы 
Чем виноваты, скажи? Почему для них, претерпевших 
Сколько утрат, недоступен весь мир, кроме стран
Италийских? Знаю: годы пройдут, и от крови Тевкра старинной
235 Там, в Италии, род победителей-римлян восстанет,
Будут править они полновластно морем и сушей,— 
Ты обещал. Почему же твое изменилось решенье? 
Видя Трои закат и крушенье, я утешалась 
Мыслью, что тевкров судьбу иная судьба перевесит.
240 Но и поныне мужей, испытавших столько страданий, 
Та же участь гнетет. Где предел их бедам, властитель? 
Мог ведь герой Антенор, ускользнув из рук у ахейцев, 
В бухты Иллирии, в глубь Либурнского царства проникнуть 
И без вреда перейти бурливый источник Тимава!
245 Там, где, сквозь девять горл из глубин горы вырываясь, 
Он попирает поля, многошумному морю подобен. 
Там Антенор основал Патавий — убежище тевкров, 
Имя племени дал и оружье Трои повесил;
В сладостном мире теперь он живет, не зная тревоги.
250 Мы же — потомство твое, нам чертог небесный сулил ты, 
Мы, потеряв корабли, из-за гнева одной лишь богини 
(Страшно молвить) вдали от Италии вновь оказались. 
Вот благочестью почет! Ты так нашу власть возрождаешь ?»
Ей улыбнулся в ответ создатель бессмертных и смертных
255 Светлой улыбкой своей, что с небес прогоняет ненастье, 
Дочери губ коснулся Отец поцелуем и молвил:
«Страх, Киферия, оставь: незыблемы судьбы троянцев.
Обетованные — верь — ты узришь Лавиния стены.
И до небесных светил высоко возвеличишь Энея
260 Великодушного ты. Мое неизменно решенье.
Ныне тебе предреку, — ведь забота эта терзает
Сердце твое,— и тайны судеб разверну пред тобою:
Долго сраженья вести он в Италии будет, и много 
Сломит отважных племен, и законы и стены воздвигнет, 
265 Третье лето доколь не узрит, как он Лацием правит, 
Трижды зима не пройдет со дня, когда рутул смирится. 
Отрок Асканий, твой внук (назовется он Юлом отныне,— 
Илом был он, пока Илионское царство стояло),— 
Властвовать будет, доколь обращенье луны не отмерит 
270 Тридцать великих кругов; перенесши из мест лавинийских 
Царства, могуществом он возвысит Долгую Альбу. 
В ней же Гекторов род, воцарясь, у власти пребудет 
Полных трижды сто лет, пока царевна и жрица 
Илия двух близнецов не родит, зачатых от Марса. 
275 После, шкурой седой волчицы-кормилицы гордый, 
Ромул род свой создаст, и Марсовы прочные стены 
Он возведет, и своим наречет он именем римлян. 
Я же могуществу их не кладу ни предела, ни срока, 
Дам им вечную власть. И упорная даже Юнона, 
280 Страх пред которой гнетет и море, и землю, и небо, 
Помыслы все обратит им на благо, со мною лелея 
Римлян, мира владык, облаченное тогою племя. 
Так я решил. Года пролетят, и время настанет:
Род Ассарака тогда Микенами славными, Фтией 
285 Будет владеть и в неволе держать побежденных аргивян. 
Будет и Цезарь рожден от высокой крови троянской, 
Власть ограничит свою Океаном, звездами — славу, 
Юлий — он имя возьмет от великого имени Юла, 
В небе ты примешь его, отягченного славной добычей 
290 Стран восточных; ему воссылаться будут молитвы. 
Век жестокий тогда, позабыв о сраженьях, смягчится, 
С братом Ремом Квирин, седая Верность и Веста
Людям законы дадут; войны проклятые двери 
Прочно железо замкнет; внутри нечестивая ярость, 
295 Связана сотней узлов, восседая на груде оружья, 
Станет страшно роптать, свирепая, с пастью кровавой».

          Так он сказал и с небес посылает рожденного Майей, 
Чтоб Карфагена земля и новая крепость для тевкров 
Дверь отворила свою, чтоб Дидона перед гостями,
300 Воле судеб вопреки, ненароком границ не закрыла. 
Мчится, плывя на крылах, по воздуху в Ливию вестник, 
Там исполняет приказ: по веленью бога пунийцы 
Тотчас жестокость свою позабыли; первой царица, 
Сердцем к миру склонясь, дружелюбьем исполнилась
к тевкрам. (...)

[По совету Венеры, Эней прибывает в Карфаген. Здесь он встречает всех троянских вождей, корабли которых были прибиты попутным ветром к этому берегу. Эней называет себя. Дидона приглашает его со спугниками на пир.]

700 (...) Все за столом возлегли на пурпурных пышных покровах. 
Слуги воду для рук и корзины с дарами Цереры 
Подали; следом несут полотенца со стриженой шерстью. 
В доме рабынь пятьдесят чередою длинной носили 
Разные яства гостям, благовонья курили пенатам,
705 Сто рабынь и столько же слуг, им возрастом равных, 
Ставили блюда на стол, подавали емкие чаши. 
Много тирийцев в тот день веселый чертог посетило. 
Всем царица велит на ложа возлечь расписные, 
Все дивятся дарам Энея, дивятся на Юла,
710 Речи притворной его и лицу цветущему бога,
Смотрят на плащ и покров с узором из листьев аканта. 
Пристальней всех остальных финикиянка бедная смотрит, 
Не наглядится никак, обреченная будущей муке:
Сердце ее распалили дары и мальчик прекрасный.
715 Он же за шею обняв Энея, краткое время
Побыл с мнимым отцом, чтоб любовь его только насытить, 
После к царице пошел. А та глядит неотрывно, 
Льнет всей грудью к нему, и ласкает его, и не знает, 
Бедная, что у нее на коленях бог всемогущий.
720 Он же, наказ не забыв, начинает память о муже
В ней понемногу стирать, чтобы к новой любви обратились 
Праздная дума её и любить отвыкшее сердце.(...) 
Так, возлежа меж гостей и ночь коротая в беседах, 
Долго впивала любовь несчастная Тира царица. (...) 
«Но расскажи нам, мой гость, по порядку о кознях данайцев, 
Бедах сограждан твоих и о ваших долгих скитаньях,— 
Молвит Энею она,—ибо вот уже лето седьмое
755 Носит всюду тебя по волнам морским и по суше».

 Книга вторая

          Смолкли все, со вниманьем к нему лицом обратившись. 
Начал родитель Эней, приподнявшись на ложе высоком:
«Боль несказанную вновь испытать велишь мне, царица! 
Видел воочию, я, как мощь Троянской державы —
5 Царства, достойного слез,—сокрушило коварство данайцев;
Бедственных битв я участником был; кто, о них повествуя, 
Будь он даже долоп, мирмидонец иль воин Улисса, 
Мог бы слезы сдержать? Росистая ночь покидает 
Небо, и звезды ко сну зовут, склоняясь к закату,
10 Но если жажда сильна узнать о наших невзгодах,
Краткий услышать рассказ о страданиях Трои последних, 
Хоть и страшится душа и бежит той памяти горькой, 
Я начну. Разбиты в войне, отвергнуты роком, 
Стали данайцев вожди, когда столько уж лет пролетело,
15 Строить коня, подобье горы. Искусством Паллады
Движимы дивным, его обшивают распиленной елью,— 
Лживая бродит молва — по обету ради возврата. 
Сами же прячут внутри мужей, по жребью избранных, 
Наглухо стену забив и в полой утробе громады
20 Тайно замкнувши отряд отборный бойцов снаряженных.

Остров лежит Тенедос близ Трои. Богат, изобилен - 
Был он и славен, доколь стояло Приамово царство. 
Ныне там бухта одна — кораблей приют ненадежный. 
Враг, отплывши туда, на пустынном скрылся прибрежье;
25 Мы же верим: ушли, корабли устремили в Микены! 
Тотчас долгую скорбь позабыла тевкров держава.
Настежь створы ворот: как сладко выйти за стены, 
Видеть брошенный стан дорийцев и берег пустынный. 
Здесь долопов отряд, там — Ахилл кровожадный стояли,
30 Здесь был вражеский флот, а там два войска сражались. 
Многих дивит погибельный дар безбрачной Минерве 
Мощной громадой своей; и вот Тимет предлагает— 
С умыслом злым иль Трои судьба уж так порешила — 
В город за стены ввести коня и в крепость поставить.
35 Капис и те, кто судил осмотрительней и прозорливей, 
В море низвергнуть скорей подозрительный дар предлагают, 
Или костер развести и спалить данайские козни, 
Или отверстье пробить и тайник в утробе разведать.
Шаткую чернь расколов, столкнулись оба стремленья...

40 Тут, нетерпеньем горя, несется с холма крепостного 
Лаокоонт впереди толпы многолюдной сограждан, 
Издали громко кричит: «Несчастные! Все вы безумны! 
Верите вы, что отплыли враги? Что быть без обмана 
Могут данайцев дары? Вы Улисса не знаете, что ли? 
45 Либо ахейцы внутри за досками этими скрылись, 
Либо враги возвели громаду эту, чтоб нашим 
Стенам грозить, дома наблюдать и в город проникнуть. 
Тевкры, не верьте коню: обман в нем некий таится! 
Чем бы он ни был, страшусь и дары приносящих данайцев». 
50 Молвил он так и с силой копье тяжелое бросил 
В бок огромный коня, в одетое деревом чрево. 
Пика впилась, задрожав, и в утробе коня потрясенной 
Гулом отдался удар, загудели полости глухо. 
Если б не воля богов и не разум наш ослепленный, 
55 Он убедил бы взломать тайник аргосский железом,— 
Троя не пала б досель и стояла твердыня Приама.
Вдруг мы видим: спешат пастухи дарданские с криком, 
Прямо к царю незнакомца ведут, связав ему руки, 
Хоть и вышел он к ним и по собственной воле им сдался.
60 Так подстроил он все, чтобы Трою открыть для ахейцев, 
В мужество веря свое, был готов он к обоим исходам:
Или в обмане успеть, иль пойти на верную гибель. 
Пленного видеть скорей не терпится юношам Трои:
Все подбегают к нему, в насмешках над ним состязаясь... 
65 Ныне о кознях услышь данайских — и все преступленья 
Ты постигнешь, узнав об одном!
Пленник стоял на виду у толпы, безоружный, смущенный, 
Медленно взглядом, обвел он фригийцев ряды и воскликнул:
«Горе! Какая земля теперь или море какое 
70 Могут дать мне приют? Что, жалкому, мне остается? 
Больше места мне нет средь данайцев — но вот и дарданцы, 
В гневе упорны, моей желают крови и казни!»
Стон его всех нас смягчил и умерил враждебную ярость, 
Мы его просим сказать, от какой происходит он крови, 
75 Что он принес. Пусть скажет: на что надеялся, сдавшись?
          «Царь! Всю правду тебе я открою, что б ни было дальше,
И отрицать не стану, что я по рожденью аргосец. 
Это прежде всего; пусть Фортуна несчастным Синона 
80 Сделала — лживым его и бесчестным коварной не сделать!» (...)

[Синон рассказывает вымышленную историю о грозящей ему гибели от своих соотечественников за любовь к троянцам. Троянцы просят объяснить, что означает построенный греками конь. Синон убеждает их, что греки якобы решили прекратить осаду Трои и конь — искупительная жертва богине Минерве (Афине Палладе). Если троянцы введут его в город, «Азия грозной войной пойдет на Пелоповы стены (т. е. на Аргос и Микены), Вам предреченный удел достанется нашим потомкам».]

145 Жизнь мы даруем ему, хитреца слезам сострадая. (...) 
195 Лживыми клятвами нас убедил Синон вероломный:
Верим его лицемерным слезам, попались в ловушку 
Те, кого ни Тидид, ни Ахилл, ни многие сотни 
Вражьих судов, ни десять лет войны не смирили.
200 Новое знаменье тут — страшней и ужаснее прежних — 
Нашим явилось очам и сердца слепые смутило:
Лаокоонт, что Нептуна жрецом был по жребию избран, 
Пред алтарем приносил быка торжественно в жертву. 
Вдруг по глади морской, изгибая кольцами тело, 
Две огромных змеи (и рассказывать страшно об этом)
205 К нам с Тенедоса плывут и стремятся к берегу вместе:
Тела верхняя часть поднялась над зыбями, кровавый 
Гребень торчит из воды, а хвост огромный влачится, 
Влагу взрывая и весь извиваясь волнистым движеньем. 
Стонет соленый простор: вот на берег выползли змеи,
210 Кровью полны и огнем глаза горящие гадов,
Лижет дрожащий язык свистящие страшные пасти. 
Мы, без кровинки в лице, разбежались. Змеи же прямо 
К Лаокоонту ползут и двоих сыновей его, прежде 
В страшных объятьях сдавив, оплетают тонкие члены,
215 Бедную плоть терзают, язвят, разрывают зубами;
К ним отец на помощь спешит, копьем потрясая,— 
Гады хватают его и огромными кольцами вяжут, 
Дважды вкруг тела ему и дважды вкруг горла обвившись 
И над его головой возвышаясь чешуйчатой шеей,
220 Тщится он разорвать узлы живые руками, 
Яд и черная кровь повязки жреца заливает,
Вопль, повергающий в дрожь, до звезд подъемлет несчастный, — 
Так же ревет и неверный топор из загривка стремится 
Вытрясти раненый бык, убегая от места закланья. 
225 Оба дракона меж тем ускользают к высокому храму, 
Быстро ползут напрямик к твердыне Тритонии грозной, 
Чтобы под круглым щитом у ног богини укрыться. 
Новый ужас объял потрясенные души троянцев:
Все говорит, что не зря заплатил за свое злодеянье 
230 Лаокоонт, который посмел копьем нечестивым 
Тело коня поразить, заповедный дуб оскверняя. 
Люди кричат, что в город ввести нужно образ священный, 
Нужно богиню молить.

Брешь пробиваем в стене, широкий проход открываем. 
235 Все за дело взялись: катки подводят громаде 
Под ноги, шею вокруг обвивают пеньковым канатом, 
Тянут. Конь роковой тяжело подвигается к стенам. 
Вражьим оружьем чреват. Вокруг невинные девы, 
Мальчики гимны поют и ликуют, коснувшись веревки. 
240 Все приближается конь, вступает в город с угрозой... 
О Илион, обитель богов, дарданцев отчизна! 
Стены, что славу в бою обрели! За порог задевая, 
Трижды вставал он, и трижды внутри звенело оружье;
Мы же стоим на своем, в ослепленье разум утратив. 
245 Ставим на горе себе, громаду в твердыне священной. 
Нам предрекая судьбу, уста отверзла Кассандра,— 
Тевкры не верили ей, по веленью бога, и раньше. 
Храмы богов в этот день, что для нас несчастных последним 
Был, — словно в праздник, листвой зеленой мы украшаем.

250       Солнце меж тем совершило свой путь, и ночь опустилась, 
Мраком окутав густым небосвод, и землю, и море, 
Козни данайцев сокрыв. Разбрелись по городу тевкры, 
Смолкли все, и сон объял усталые члены. 
Тою порою аргивян суда, построясь фалангой, 
255 От Тенодоса в тиши, под защитой луны молчаливой 
К берегу вновь знакомому шли. И лишь только взметнулось 
Пламя на царской корме,— Синон, хранимый враждебной 
Волей богов, сосновый затвор тайком открывает 
Скрытым в утробе бойцам. И конь выпускает наружу 
260 Запертых греков: на свет из дубовой выходят пещеры
Радостно храбрый Фессандр, Сфенел с Улиссом свирепым, 
Вниз, по канату, скользнув, спустились Фоант с Акамаптом
Неоптолем Пелид, Махаон-врачеватель, и следом 
Царь Менелай, и за ними Эпей строитель засады. 
265 Тотчас на город напав, вином и сном оглушенный, 
Стражей убив, встречают они в отворенных воротах 
Новых соратников, слив соумышлекных оба отряда. (...)

[Следует рассказ о разрушении дворца Приама.]

        Полнится дом между тем смятеньем и горестным стоном:
В гулких чертогах дворца отдаются женские вопли, 
Крик долетает до звезд. Объятые трепетом бродят 
Матери, жены везде по обширным покоям, и двери
490 Держат в объятьях они, поцелуями их покрывая.
Натиском Пирр подобен отцу: и запоры и стражи— 
Все бессильны пред ним. От ударов частых тарана 
Дверь поддалась наконец, сорвалась с шипов и упала, 
Сила путь пролагает себе: вломились данайцы,
495 Первых стражей свалив, разлились по дворцу, словно волны. 
С меньшей силой поток вспененный, прорвавши плотины, 
Натиском волн одолев на пути стоящие дамбы, 
Бешено мчит по лугам и по нивам стремит свои волны, 
Вместе со стойлами скот унося. Разъяренного Пирра
500 Видел я сам и Атридов двоих на высоком пороге. 
Видел Гекубу и сто невесток ее, и Приама,— 
Кровью багрил он алтарь, где огонь им самим освящен был. 
Брачных покоев полста — па потомков обильных надежда, 
Двери, щитами врагов и варварским гордые златом,—
505 Рушится все. Что огонь пощадил, — досталось данайцам.
        Спросишь, быть может, о том, какова была участь Приама?
Видя, что занят врагом разрушенный город, что входы 
Взломаны царских палат, что дворец наполняют данайцы, 
Старец, отвыкший от битв, дрожащей рукой облачает 
510 Дряхлое тело в доспех, надевает меч бесполезный,
Прямо в гущу врагов устремляется в поисках смерти. 
В самом сердце дворца, под открытым сводом небесным 
Был огромный алтарь, и старый лавр густолистый 
Рос, нависая над ним, осеняя ветвями пенатов.
515 В тщетной надежде вокруг с Гекубой дочери сели, 
Жались друг к другу они, как голубки под бурею черной,
Статуи вечных богов обнимая. Когда же Гекуба 
Мужа увидела вдруг в доспехах, приличных лишь юным,— 
Молвила: «Бедный Приам, о, что за умысел страшный 
520 Это оружие взять тебя заставил? Куда ты?
Нет, не в таком подкрепленье, увы, не в таких ратоборцах
Время нуждается! Нет, если б даже был здесь мой Гектор...
Так отойди же сюда! Защищает нас жертвенник этот, 
Или же вместе умрем!» И, промолвив, она привлекает 
525 Старца к себе и сажает его в укрытьи священном.
В этот миг, ускользнув от резни, учиняемой Пирром, 
Сын Приамов Полит появился. Средь вражеских копий, 
Раненый, вдоль колоннад он летит по пустынным палатам, 
Следом гонится Пирр, разъяренный пролитой кровью,—
530 Кажется — вот он схватит его или пикой настигнет. 
Все же Полит убежал: истекающий кровью упал он 
Наземь и дух испустил на глазах у Приама с Гекубой. 
Тут Приам, хоть над ним уже верная смерть нависала, 
Гнев сдержать не сумел и воскликнул голосом слабым:
535 «Пусть за злодейство тебе и за дерзость преступную боги,— 
Если еще, справедливость небес карает преступных,— 
Всем, что ты заслужил, воздадут и заплатят достойной 
Платой за то, что меня ты заставил сыновнюю гибель 
Видеть и взоры отца запятнал лицезрением смерти.
540 Нет, не таков был Ахилл (ты лжешь, что тебе он родитель):
Прав молящего он устыдился и чести был верен, 
Отдал Приаму-врагу бездыханное Гектора тело 
Для погребенья и нас отпустил домой невредимо». 
Вымолвив так, без размаха копье бессильной рукою
545 Старец в Пирра метнул, но застряла безвредная пика 
В выпуклой части щита, отраженная гулкою медью. 
Пирр отвечал: «Так ступай и вестником будь, и поведай 
Это Пелиду-отцу. О моих печальных деяньях
Все рассказать не забудь и о выродке Неоптолеме. 
550 Так умри же!» И вот, промолвив, влечет к алтарю он 
Старца, который скользит в крови убитого сына;
Левой рукой Приама схватив за волосы, правой
Меч он заносит и в бок вонзает по рукоятку.
Так скончался Приам, и судил ему рок перед смертью
555 Трои славной пожар и крушенье Пергама увидеть,
После того как владыкою он земель и народов
Азии некогда был. Лежит на прибрежье троянском,
Срублена с плеч голова и лежит безымянное тело. (...)

      Вновь надеваю доспех, и снова щит прикрепляю 
К левой руке, и опять поспешаю из дому в битву, 
Но на пороге меня удержала жена, припадая 
С плачем к коленям моим и Юла к отцу протянувши:
675 «Если на гибель идешь, то и нас веди за собою! 
Если ж, оружье подняв, на него возлагаешь надежды,— 
Раньше наш дом защити! На кого покидаешь ты Юла, 
Старца-отца и меня, которую звал ты супругой?» 
Так причитала она, чертог оглашая стенаньем.

680       Тут изумленным очам явилось нежданное чудо:
Юл стоял в этот миг пред лицом родителей скорбных;
Вдруг привиделось нам, что венцом вкруг головки ребенка 
Ровный свет разлился, и огонь, касаясь безвредно 
Мальчика мягких волос, у висков разгорается ярко. 
685 Трепет объял нас и страх: спешим горящие кудри 
Мы погасить и водой заливаем священное пламя. 
Очи воздел родитель Анхиз к созвездьям, ликуя, 
Руки простер к небесам и слова промолвил такие:
«Если к мольбам склоняешься ты, всемогущий Юпитер, 
690 Взгляд обрати к нам, коль мы благочестьем того заслужили, 
Знаменье дай нам, Отец, подтверди нам эти приметы!» 
Только лишь вымолвил он, как гром внезапно раздался 
Слева, и, с неба скользнув, над нами звезда пролетела, 
Сумрак огнем разогнав и в ночи излучая сиянье. 
695 Видели мы, как она, промелькнув над кровлею дома, 
Светлая скрылась в лесу на склоне Иды высокой, 
В небе свой путь прочертив бороздою огненной длинной, 
Блеск разливая вокруг и запах серного дыма. 
Чудом таким убежден, родитель, взор устремляя 
700 Ввысь, обратился к богам и почтил святое светило:
«Больше не медлю я, нет, но пойду, куда поведете, 
Боги отцов! Лишь спасите мой род, мне внука спасите! 
Знаменье вами дано, в вашей власти божественной Троя, 
Я уступаю, мой сын: тебе я спутником буду». 
705 Так промолвил Анхиз. Между тем доносился все громче 
Пламени рев из-за стен и пожары к нам зной приближали.
«Милый отец, если так,— поскорей садись мне на плечи! 
Сам я тебя понесу, и не будет мне труд этот тяжек. 
Что б ни случилось в пути — одна нас встретит опасность
710 Или спасенье одно. Идет пусть рядом со мною
Маленький Юл и по нашим следам в отдаленьи — Креуса. 
Вы же наказы мои со вниманьем слушайте, слуги:
Есть за стеной городской пригорок с покинутым храмом 
Древним Цереры; растет близ него кипарис, что священным
715 Слыл у отцов и лишь тем сохранен был долгие годы. 
С вами в убежище то мы с разных сторон соберемся. 
В руки, родитель, возьми святыни и отчих пенатов;
Мне их касаться грешно: лишь недавно сраженье и сечу 
Я покинул, и мне текучей прежде струею
720 Должно омыться».
Вымолвив так, я плечи себе и склоненную спину 
Сверху одеждой покрыл и желтой львиною шкурой, 
Поднял ношу мою; вцепился в правую руку 
Маленький Юл, за отцом поспевавший шагом неровным;
725 Шла жена позади. Потемней выбираем дорогу;
Я, кто недавно ни стрел, летевших в меня, не боялся, 
Ни бессчетных врагов, толпой мне путь преграждавших, — 
Ныне любых ветерков, любого шума пугаюсь:
Страшно за ношу мою и за спутника страшно не меньше.
730 Вот и ворота видны; я думал, путь мой окончен — 
Но показалось мне вдруг, что до слуха доносится частый 
Шорох шагов. И родитель, во тьму вперившийся взором, 
Крикнул: «Беги, мой сын, беги, они уже близко! 
Вижу: щиты их горят и медь мерцает во мраке».
735 Тут-то враждебное мне божество (не знаю какое)
Разум похитило мой, помутив его страхом: покуда 
Я без дороги бежал, выбираясь из улиц знакомых, 
Злая судьба у меня отняла супругу Креусу:
То ли замешкалась где, заблудилась ли, села ль, уставши, — 
740 Я не знаю досель, — но ее мы не видели больше. 
Я ж оглянулся назад, о потерянной вспомнил не раньше, 
Чем на священный холм к старинному храму Цереры 
Мы добрались. Пришли сюда все — одной не хватало;
Мужа, и сына, и слуг ожиданья она обманула.
745 О, кого из богов и людей в тот миг, обезумев,
Я не винил? Что видал я страшней в поверженной 
Трое? Юного сына, отца Анхиза, троянских пенатов 
Я поручаю друзьям, укрыв их в изгибе долины, 
Сам же в город стремлюсь, облачившись доспехом блестящим.
750 Твердо решаю опять превратности боя изведать,
Трою пройти до конца средь смертельных опасностей снова... 
Прежде спешу я к стене и к воротам, откуда я вышел, 
Тем же путем возвращаюсь назад и во тьме озираюсь:
755 Жутко повсюду душе, сама тишина устрашает.
К дому — может быть, здесь, быть может, сюда воротилась? — 
Я подхожу, но в чертог уже проникли данайцы. 
Пламя жадное вверх до высокой взвивается кровли, 
Ветер вздувает огонь, и пожар до неба бушует.
760 Дальше иду: предо мной Приамов дворец и твердыня;
Храма Юноны — пусты колоннады — только отборных 
Двое стражей стоят: Улисс проклятый и Феникс, 
Зорко добычу храня. Сюда несли отовсюду 
Трои казну и престолы богов, из горящих светилищ
765 Взятые дерзко врагом, золотые чаши литые,
Груды одежд. И тут же дрожа вереницею длинной 
Матери, дети стоят. 
Даже голос подать я решился в сумраке ночи, 
Улицы криком своим наполнил и скорбно Креусу
770 Снова и снова к себе призывал со стоном — но тщетно. 
Так я искал без конца, вне себя по городу рыскал; 
Вдруг пред очами предстал печальный призрак Креусы:
Тень ее выше была, чем при жизни облик знакомый, 
Тотчас я обомлел, и голос в горле пресекся.
775 Мне сказала она, облегчая заботы словами:
«Пользы много ли в том, что предался ты скорби безумной,
Милый супруг? Не без воли богов все это свершилось, 
И не судьба тебе спутницей взять отсюда Креусу:
Не дал этого нам властитель бессмертный Олимпа!
780 Долго широкую гладь бороздить ты будешь в изгнанье, 
Прежде чем в землю придешь Гесперийскую, где тихоструйный 
Тибр лидийский течет средь мужами возделанных пашен. 
Ты счастливый удел, и царство себе, и супругу
Царского рода найдешь; так не плачь по Креусе любимой! 
785  Мне не придется дворцы мирмидонян или долопов 
Гордые видеть и быть у жен данайских рабыней,— 
Внучке Дардана, невестке Венеры. 
Здесь удержала меня богов Великая Матерь. 
Ныне прощай и храни любовь нашу общую к сыну!» 
790 Слезы я лил и о многом сказать хотел, но, промолвив, 
Призрак покинул меня и растаял в воздухе легком. 
Трижды пытался ее удержать я, сжимая в объятьях, 
Трижды из сомкнутых рук бесплотная тень ускользала, 
Словно дыханье легка, сновиденьям крылатым подобна.
795       Ночь на исходе была, когда вновь друзей я увидел. 
Тут, удивленный, нашел я толпу огромную новых 
Спутников: к нам, что ни час, стекались матери, мужи, 
К нам молодежь собралась — поколенье изгнанников жалких! 
Шли отовсюду они, и сил и решимости полны
800 В землю любую со мной отплыть, куда захочу я. 
Тою порой Люцифер взошел над вершинами Иды, 
День выводя за собой. Охраняла данайская стража 
Входы ворот. Наши силы уже не крепила надежда. 
На плечи взял я отца и безропотно двинулся в горы».