МОИ ПОРТРЕТ

Когда в толпе ты встретишь человека,
               Который наг;
Чей лоб мрачней туманного Казбека,
              Неровен шаг;
Кого власы подъяты в беспорядке;
               Кто, вопия,
Всегда дрожит в нервическом припадке,—
               Знай: это я!

Кого язвят со злостью вечно новой,
              Из рода в род;
С кого толпа венец его лавровый
              Безумно рвет;
Кто ни пред кем спины не клонит гибкой, -
              Знай: это я!..
В моих устах спокойная улыбка,
               В груди—змея!

ЧЕСТОЛЮБИЕ

Дайте силу мне Самсона;
Дайте мне Сократов ум;
Дайте легкие Клеона,
Оглашавшие форум;
Цицерона красноречье,
Ювеналовскую злость,
И Эзопово увечье,
И магическую трость!

Дайте бочку Диогена;
Ганнибалов острый меч,
Что за славу Карфагена
Столько вый отсек от плеч!
Дайте мне ступню Психеи,
Сапфы женственный стишок,
И Аспазины затеи,
И Венерин поясок!

Дайте череп мне Сенеки;
Дайте мне Вергильев стих,—
Затряслись бы человеки
От глаголов уст моих!
Я бы, с мужеством Ликурга,
Озирайся кругом,
Стогны все Санктпетербурга
Потрясал своим стихом!
Для значения инова
Я исхитил бы из тьмы
Имя славное Пруткова,
Имя громкое Козьмы!

ПОЕЗДКА В КРОНШТАДТ

Посвящено
сослуживцу моему
по министерству финансов
Г. Бенедиктову

Пароход летит стрелою,
Грозно мелет волны в прах
И, дымя своей трубою,
Режет след в седых волнах.

Пена клубом. Пар клокочет.
Брызги перлами летят.
У руля матрос хлопочет.
Мачты в воздухе торчат.

Вот находит туча с юга,
Все чернее и черней...
Хоть страшна на суше вьюга,
Но в морях еще страшней!

Гром гремит, и молньи блещут...
Мачты гнутся, слышен треск...
Волны сильно в судно хлещут...
Крики, шум, и вопль, и плеск!

На носу один стою я^1,
И стою я, как утес.
Морю песни в честь пою я,
И пою я не без слез.

Море с ревом ломит судно.
Волны пенятся кругом.
Но и судну плыть нетрудно
С Архимедовым винтом.

Вот оно уж близко к цели.
Вижу,—дух мой объял страх!—
Ближний след наш еле-еле,
Еле видится в волнах...

А о дальнем и помину,
И помину даже нет;
Только водную равнину,
Только бури вижу след!..

Так подчас и в нашем мире:
Жил, писал поэт иной,
Звучный стих ковал на лире
И — исчез в волне мирской!..

Я мечтал. Но смолкла буря;
В бухте стал наш пароход.
Мрачно голову понуря,
Зря на суетный народ:

«Так,—подумал я,—на свете
Меркнет светлый славы путь;
Ах, ужель я тоже в Лете
Утону когда-нибудь?!»

* Здесь, конечно, разумеется нос парохода,
а не поэта; читатель сам мог бы догадаться
об этом. (Примечание К. Пруткова.)

32

ЮНКЕР ШМИДТ

Вянет лист. Проходит лето.
     Иней серебрится...
Юнкер Шмидт из пистолета
     Хочет застрелиться.

Погоди, безумный, снова
      Зелень оживится!
Юнкер Шмидт! честное слово',
     Лето возвратится!

РАЗОЧАРОВАНИЕ

Я. П. Полонскому

Поле. Ров. На небе солнце.
А в саду, за рвом, избушка.
Солнце светит. Предо мною
Книга, хлеб и пива кружка.

Солнце светит. В клетках птички,
Воздух жаркий. Вкруг молчанье.
Вдруг проходит прямо в сени
Дочь хозяйкина, Маланья.

Я иду за нею следом.
Выхожу я также в сенцы;
Вижу: дочка на веревке
Расстилает полотенцы.

Говорю я ей с упреком:
«Что ты мыла? не жилет ли?'
И зачем на нем не шелком,
Ниткой ты подшила петли?»

А Маланья, обернувшись,
Мне со смехом отвечала:
«Ну так что ж, коли не шелком?
Я при вас ведь подшивала!»

И затем пошла на кухню.
Я туда ж за ней вступаю.
Вижу: дочь готовит тесто
Для обеда к караваю.

Обращаюсь к ней с упреком:
«Что готовишь? не творог ли?»
«Тесто к караваю».—«Тесто?»
«Да; вы, кажется, оглохли?»

И, сказавши, вышла в садик.
•Я туда ж, взяв пива кружку.
Вижу; дочка в огороде
Рвет созревшую петрушку.

Говорю опять с упреком:
«Что нашла ты? уж не гриб ли?»
«Все болтаете пустое!
Вы и так, кажись, охрипли».

Пораженный замечаньем, .
Я подумал: «Ах, Маланья!
Как мы часто детски любим
Недостойное вниманья!»

РАЗНИЦА ВКУСОВ

           Казалось бы, ну как не знать
                      Иль не слыхать
            Старинного присловья,
      Что спор о вкусах—пустословье?
Однако ж раз, в какой-то праздник,
Случилось так, что с дедом за столом,
             В собрании гостей большом,
О вкусах начал спор его же внук, проказник,
Старик, разгорячась, сказал среди обеда:
        «Щенок! тебе ль порочить деда?
Ты молод: все тебе и редька и свинина;
        Глотаешь в день десяток дынь;
        Тебе и горький хрен — малина,
          А мне и бланманже—полынь!»

Читатель! в мире так устроено издавна;
            Мы разнимся в судьбе:
            Во вкусах и подавно;
        Я это басней пояснил тебе.
     С ума ты сходишь от Берлина;
     Мне ж больше нравится Медынь.
Тебе, дружок, и горький хрен.— малина,
         А мне и бланманже—полынь.

ОСАДА ПАМБЫ

Девять лет дон Педро Гомец,
По прозванью Лев Кастильи,
Осаждает замок Памбу,
Молоком одним питаясь.
И все войско дона Педра,
Девять тысяч кастильянцев,
Все, по данному обету,
Не касаются мясного,
Ниже хлеба не снедают;
Пьют одно лишь молоко.
Всякий день они слабеют,
Силы тратя по-пустому.
Всякий день дон Педро Гомец
О своем бессилье плачет,
Закрываясь епанчою.
Настает уж год десятый.
Злые мавры торжествуют;
А от войска дона Педра
Налицо едва осталось
Девятнадцать человек.
Их собрал дон Педро Гомец
И сказал им: «Девятнадцать!
Разовьем свои знамена,
В трубы громкие взыграем
И, ударивши в литавры,
Прочь от Памбы мы отступим
Без стыда и без боязни.
Хоть мы крепости не взяли,
Но поклясться можем смело
Перед совестью и честью:
Не нарушили ни разу
Нами данного обета,—
Целых девять лет не ели,
Ничего не ели ровно,
Кроме только молока!»
Ободренные сей речью,
Девятнадцать кастильянцев,
Все, качаяся на седлах,
В голос слабо закричали:
«Sancto Jago Compostello!
Честь и слава дону Педру,
Честь и слава Льву Кастильи!»
А каплан его Диего
Так сказал себе сквозь зубы:
«Если б я был полководцем,
Я б обет дал есть лишь мясо,
Запивая сантуринским».
И, услышав то, дон Педро
Произнес со громким смехом:
«Подарить ему барана;
Он изрядно подшутил».

НЕМЕЦКАЯ БАЛЛАДА

Барон фон Гринвальдус,
Известный в Гермапьи,
В забралах и в латах,
На камне пред замком,
Пред замком Амальи,
Сидит принахмурясь;
        Сидит и молчит.

Отвергла Амалья
Баронову руку!..
Барон фон Гринвальдус
От замковых окон
Очей не отводит
И с места не сходит;
     Не пьет и не ест.

Года за годами...
Бароны воюют,
Бароны пируют...
Барон фон Гринвальдус,
Сей доблестный рыцарь,
Все в той же позицьи
       На камне сидит.

ФИЛОСОФ В ВАНЕ
С древнею греческого

Полно меня, Левконоя, упругою гладить ладонью;
Полно по чреслам моим вдоль поясницы скользить.
Ты позови Дискомета, ременно-обутого Тавра;
В сладкой работе твоей быстро он сменит тебя.
Опытен Тавр и силен; ему нипочем притиранья!
На спину вскочит как раз; в выю упрется пятой.
Ты же меж тем щекоти мне слегка безволосое темя;
Взрытый наукою лоб розами тихо укрась.

ПАСТУХ, МОЛОКО И ЧИТАТЕЛЬ

Однажды, нес пастух куда-то молоко,
                             Но так ужасно далеко,
                             Что уж назад не возвращался.

Читатель! он тебе не попадался?

ПРЕДСМЕРТНОЕ

Вот час последних сил упадка
От органических причин...
Прости, Пробирная Палатка,
Где я снискал высокий чин,
Но музы не отверг объятий
Среди мне вверенных занятий!

Мне до могилы два-три шага...
Прости, мой стих! и ты, перо!
И ты, о писчая бумага,
На коей сеял я добро!
Уж я потухшая лампадка.
Иль опрокинутая лодка!

Вот, все пришли... Друзья, бог помочь!.
Стоят гишпанцы, греки вкруг...
Вот юнкер Шмидт... Принес Пахомыч
На гроб мне незабудок пук...
Зовет Кондуктор...
Ах!..